Шестой моряк

   — Первая причина состоит в том, — сказал Вальдимар конунг, — что эта женщина была не слишком-то сведуща в ведовстве. Всякое заклинание, что она пыталась произнести, выходило у нее боком, вкривь и вкось, через пеньколоду. Вряд ли она могла достичь своей цели, превращая корову в собаку вместо того, чтобы просто вылечить ее от хрустеца[20].

   — Пожалуй, такое вряд ли добавило бы ей уважения, — согласился Ульвхедин. — Как и то, что я до сих пор не предложил вам ничего путного, чтобы промочить глотки, не показывает меня с лучшей стороны как хозяина этого дома. — Он повернулся и позвал своего работника: — Эй, Бьярки! Поди-ка сюда!

   Бьярки, что жил в его доме и помогал старику по хозяйству, был сирота. Никто не знал его родителей, и никто не утруждал себя воспоминаниями о том, откуда в Медвежьей долине появился еще один Медвежонок[21]. Это был невысокий крепкий малый неполных двадцати зим. Волосы его напоминали солому, а нос — картофелину. Когда он говорил или улыбался, девушки таяли, как масло на солнцепеке. Любая из них с готовностью разделила бы с ним супружеское ложе. Но ни один из отцов не спешил отдать за Бьярки свою дочь, потому что за этим парнем не было ни рода, ни наследства, ни отца или матери, чьи имена можно было с уважением произнести в дружеской беседе или огласить на тинге. Все, что было у Бьярки, помещалось в закутке под одной крышей с Ульвхедином Пустым Мешком, в его доме в Сухом углу.

  — Ступай к Хейд Босоногой, — сказал Ульвхедин парню. — Передай ей, что пришли те, кто хотел бы ее смерти. Да закрой рот, потому что ты  выглядишь, как деревенский дурачок, которому показали голую задницу.

 И поспеши, потому что скоро этим людям надоест отвечать на мои вопросы.

  — А что будет с тобой, хозяин? — спросил Бьярки.

  — Ничего со мной не будет такого, чего бы я не ждал, — ответил Ульвхедин. — Они могут убить меня, если им взбредет блажь затупить свои мечи о старые кости. Мне давно уже пора в Мокрую Морось красотки Хель[22], куда я непременно угодил  бы, умерев от старости или хворости. А так у меня остается надежда пускай на хромой овце, но въехать в Вальхаллу[23] и провести остаток дней до Рагнарёка в приличном обществе. Иными словами, если они не прикончат меня, я буду сильно разочарован.

  — Ты настоящий викинг, хозяин, — сказал  Бьярки с уважением.

  — Не более чем ты, Медвежонок, — сказал Ульвхедин.

   Вальдимар конунг,  внимательно прислушивавшийся к их разговору, все же не смог понять ни единого слова.

  — На каком языке  ты приказывал  своему рабу? — спросил он. — Это не исландский, и не ирландский, и ни один из языков, на котором говорят люди этих краев.

  — Ты угадал, конунг, — сказал Ульвхедин. — Это язык слафов, населяющих обширные земли Восточного Пути. И этот парень, которого ты назвал рабом, — выходец из страны Гардар, где живут самые горькие пьяницы и самые страшные воины, каких только носила земля.

  — Не похож он ни на пьяницу, ни на воина, — сказал Вальдимар конунг. — А похож на сопливого юнца, не знавшего ни доброй резни, ни крепкого эля, ни женской ласки. Куда ты его направил?

  — За брагой, — ответил Ульвхедин. — Сегодня такой день, что нам понадобится много свежей браги. А теперь назови мне другую причину, по какой женщина, которую вы ищете в Медвежьей долине, не могла занять место вашего ведуна.

   — Ты мог бы и сам догадаться, — сказал Вальдимар конунг. — Женщина никогда не может стать нашим ведуном потому и только потому, что она женщина. Глупо доверять судьбы ратников человеку, на лице которого не растет борода, а между ног ничего не позвякивает при ходьбе.

   — В Кирьялаланде, слышал я, живет одна бородатая женщина, — усмехнулся Ульвхедин. — Но я не слышал, чтобы она так уж стремилась выбиться в ведуны такого воинственного племени, как твое.

   — Если ты решил посмеяться надо мной, старик, — сказал Вальдимар конунг, — то самое время тебе захохотать во все горло. Потому что мой меч отчего-то просится наружу. Должно быть, затем, чтобы перерезать тебе то  самое горло, о котором я только что упомянул.

   — У тебя, как я погляжу, очень своенравный меч, конунг, — сказал Ульвхедин  спокойно. — Похоже, он ча стенько думает за хозяина.

   — Это верно, — согласился  Вальдимар конунг.  — На верное, потому-то я до сих пор и жив.

   — А еще потому-то ты забрался так далеко от дома, — сказал  Ульвхедин, — что редко успевал дослушать собеседника до конца.

   — Ты отчаянно дерзкий старик, — промолвил Вальдимар конунг. — Что-то вещует мне, что ты вовсе не боишь ся смерти.