Шестой моряк

   — Надеюсь, не твой меч тебе вещует, — сказал Ульвхедин,  — а твой рассудок. Потому что, убив меня, тебе придется либо убивать и дальше, либо хорошенько выучить исландский язык. В этих местах никто больше не станет болтать с тобой о твоих заботах, прихлебывая брагу из полного рога. Когда ты начнешь расспрашивать о той женщине, тебя не поймут. А когда ты начнешь убивать, даже самый смирный бонд возьмется за оружие, не говоря уже о берсерках, которым только дай волю. На твою удачу, в долине один только человек называет себя берсерком. Но если он не врет, то и его одного достанет, чтобы выкосить твою дружину прежде, чем вы его убьете. Так что если твой меч уже принял решение за тебя, ни к чему томить его в ножнах. А если твоя голова уже остыла под прохладным ветерком, будем продолжать беседу.

  — Хорошо, — сказал Вальдимар конунг. — Будем разговаривать, несносный старик.

  — Когда я говорил о бородатой женщине из Кирьялаланда, — продолжил Ульвхедин, — то меньше всего желал пробудить твой гнев — хотя это не так трудно, как всем хотелось бы. Я просто надеялся понять, знала ли та женщина, которую ты преследуешь, о том, что никогда, ни при каких обстоятельствах и поворотах судьбы ей не занять место вашего ведуна.

  — Полагаю, что знала, — сказал Вальдимар конунг.

  — Была ли она так глупа, как ты ее описываешь? — спросил Ульвхедин. — Или это ты для красного словца и поддержания беседы поведал мне байку о корове, превращенной в собаку?

  — Пожалуй, я  кое-что преувеличил, —  согласился Вальдимар конунг. — Иногда ей удавалось удачно вылечить корову или раздоить козу. Но ей было недостаточно этого умения, и она хотела узнать о колдовстве больше, чем ей полагалось. Она была столь же ненасытна до новых знаний, как безразлична до мужчин.

  — И если первое никак не свидетельствует об ее скудоумии, — сказал Ульвхедин, — то второе как  раз об этом и утверждает. Верно, поэтому ты, конунг, находишься в затруднении, считать ли ее глупой или все же признать за ней некоторый ум.

  — Когда я найду эту женщину, то в самую последнюю очередь стану вести с ней ученые беседы, — сказал Вальдимар конунг. — Я всего-то и сделаю, что отберу свитки, а после сожгу ее дом, заперев преступницу внутри. Но я соглашусь с тобой в том, что глупой назвать эту женщину весьма затруднительно.

  — Тогда зачем же ей было убивать вашего ведуна, если она прекрасно понимала, что ни так ни эдак не займет его место? — спросил Ульвхедин.

  — Не путай меня, старик, — сказал Вальдимар конунг. — Мой меч снова отчего-то зашевелился в ножнах.

   — Мне кажется, ты принял за меч кое-что другое, — сказал Ульвхедин, — что способно шевелиться в твоих штанах при упоминании женщины. Не обращай на это внимания, как давно уже не обращаю я, и наша беседа потечет быстрее.

   — Тебе не о чем беспокоиться, старик, — сказал Вальдимар конунг. — Да, я мечтаю снести твою голову и насадить на кол, но не сделаю этого, пока не увижу, что ты стал мне совершенно бесполезен. А до этого еще далеко, потому что ты приятный собеседник. В особенности  для человека, который пять лет провел в седле, в окружении воинов, способных говорить только о жратве, бухле и бабах. Но твоего раба я бы убил с удовольствием, потому что он нерадиво выполняет свои обязанности и до  сей поры не несет нам обещанной браги.

   — Должно быть, у соседа не нашлось свежачка, — сказал Ульвхедин. —  Пришлось парню отправиться дальше. Но у меня есть кой-какие запасы с прошлой недели. Только мне понадобится помощь твоих воинов, чтобы выкатить бочонок.

   — Кьяран, Кьяртан, Лунан! — крикнул Вальдимар конунг. — Ступайте за стариком, он покажет вам, что нужно делать.

   Трое ратников спешились и пошли за Ульвхедином в погреб, где он хранил припасы. Другие чужаки зарезали несколько овец и развели во дворе костер, чтобы приготовить мясо. Вальдимару конунгу не пришлось долго ждать, когда к его ногам  подкатилась огромная бочка, внутри которой булькала темная брага. Ульвхедин выбил пробку и налил гостю полный рог.

   — Выпей для начала сам, — сказал Вальдимар конунг.

   — Здоровье у меня не то, что прежде, — сказал Ульвхедин. — Если я выпью столько браги, то упаду где стоял и вряд ли после этого окажусь тебе полезным. Да и в молодые годы не жаловал я это пойло, хотя готовить его научился на славу. Во всяком случае, никто еще не жаловался, а ведь в этих местах знают толк в питии и ценят искусство бражничества. Никого не занимает, что я могу говорить на языках числом больше, чем пальцев на руках и ногах у новорожденного младенца, а уж прочел и запомнил  столько, сколько иному и забыть за всю жизнь не доведется. Зато весть о том, что я варю брагу, передается из уст в уста и от дома к дому скорее, чем о сошествии асов. Пускай выпьет кто-нибудь из твоих воинов, и поверь, ему это понравится.

  — Кьяртан, пей, — приказал Вальдимар конунг.

   Кьяртан выпорожнил рог единым духом, утер усы и громко рыгнул.

  — Добрый эль, — сказал он. — Такого я не пил с тех пор, как покинул родной Морганног.

  — Что ты чувствуешь? — спросил его Вальдимар конунг.