Шестой моряк

  Хейд же Босоногая постояла какое-то время  над опустевшим кругом камней, вздыхая и горестно качая головой. Потом собрала в мешок все камни, кроме отмыкающего,  который завернула в расшитое бисером полотенце, явно не предназначенное для вытирания рук, и сложила на полку. Сделав это, она присела перед очагом и разворошила поленья, чтобы пригасить пламя. Когда она обернулась, то увидела, что Бьярки все еще лежит в ее постели под ее одеялом и смотрит на нее во все глаза.

  — Что ты тут делаешь, Медвежонок?  — закричала она. — Да еще голый?!

  — Но ведь ты сама затащила меня сюда, — удивился Бьярки. — И потом, погляди на себя, разве ты одета более моего?

  — Прости, — сказала Хейд и накинула на плечи накидку, что отнюдь не сделало ее одетой. — У меня от переживаний совсем отшибло память.

  — Кто это был? — спросил Бьярки. — Тот, с кем ты разговаривала на чужом языке, хотя, должен признаться, я понял каждое слово? Какой-то мерзкий тролль, которому ты вверила свою душу?

  — Ни к чему тебе это знать, — сказала колдунья. — Спокойнее будешь спать.

  — Нескоро ко мне вернется сон после того, что я здесь увидел, — сказал Бьярки.

  — А ты поклянешься, что не выдашь меня? — спросила Хейд.

  — Всем, чем пожелаешь, — ответил Бьярки.

  — Что-то мне не слишком верится в твою искренность, — сказала Хейд. — Уж больно ты легко соглашаешься со всем, что я тебе говорю.

  — Ничего в том нет удивительного, — сказал Бьярки. — Ты пришлась мне по нраву с первого взгляда. А после того как мы разделили с тобой одно ложе, я и вовсе приник к тебе душой и сердцем. И не скрою, что хотел бы того же снова и снова.

  — Размечтался, мохнатенький, — сказала колдунья. — Ну так слушай. Тот, кого ты видел, не тролль. Я не уверена, что точно знаю, кто он таков и как его имя, но скорее готова предположить, что это один из асов.

  — Что заставляет тебя так думать? — спросил Бьярки.

  — Например, то, что для него нет ничего невозможного, — ответила Хейд. —  Он готов исполнить любое желание человека, которому удалось вызвать его из небытия. Но способ исполнения, как мне поведал мой учитель Мгахобунабох, иной раз способен повергнуть в ужас и смятение самого безрассудного смельчака, а результат покажется настолько обескураживающим, что сам ему не обрадуешься.

  — Зачем же ты призвала его? — спросил Бьярки.

  — А затем, — сказала Хейд, — что вряд ли в Медвежьей долине кто-либо захочет обнажить топор в защиту моей жизни, когда к нему подступится конный отряд ирландских ратников.

  — Я бы с радостью, — сказал Бьярки. — Да только где я возьму топор?

  — И где ты возьмешь разумную голову, — сказала Хейд. — Не слишком-то ты похож на человека, готового убивать и умереть. — Тут она снова принялась рвать на себе волосы. — И зачем только я на свет родилась такой дурой? За что мне все эти злоключения, когда я всего только и хочу, что стать ведуньей? За что на меня ополчились небеса и недра? Стоило тащить через два моря эти злосчастные камни, чтобы пустить их в дело и так оплошать!

  — Не стоит сокрушаться, — сказал Бьярки. — Видно, ты никогда не глядела на себя в зеркало, коли считаешь, будто асы были к тебе несправедливы. А я бы только и делал, что сидел и глядел на тебя во все глаза. Потому что вряд ли в этом мире есть хоть что-то, способное лучше утешить мой взор.

  — Фионн[24] знает, что за глупости у тебя в башке в такую минуту! — возмутилась Хейд.

  — И даже он не знает, твой Фионн, — сказал Бьярки, — будь он мудрец из мудрецов. А я так вот что знаю:

   Волосы твои — проволока из червонного золота, которое только слепой способен назвать медью.

   Лоб твой — стена из чистого мрамора, который только неразумный примет за обожженную глину.

   Брови твои  — две тетивы,  выгнувшиеся в ожидании полета стрелы взгляда твоего.

   Один глаз твой — криница голубой воды, сулящая успокоение  души смятенному  путнику. Другой глаз твой — дремлющий омут, зеленой ряской  подернутый, в котором скрываются в облике русалок все обиженные своими женихами невинные девушки.

   Нос твой — покатый выступ над бездонной пропастью, погибель для искателя легких троп к твоему сердцу.

   Губы твои —  врата в пещеру несметных сокровищ, ключ от которых может достаться лишь тому из конунгов, кто осенен покровительством всех асов.

   Уши твои — две морские раковины, осиротевшие без жемчуга.

   Лик твой — отражение солнца в хрустальном пруду ясным днем.

   Шея твоя — столп из драгоценнейшего ясеня, что состоит в прямом родстве с Иггдрасилем, и только ему доверить можно небосвод головы твоей.

   Плечи твои — две долины по краям света, широкие и прохладные.

   Руки твои — коралловые цепи, которые нет желания разрывать.

   Груди твои — два сугроба чистого снега по сторонам нетронутой следами человеческими ложбины.

   Сосцы твои — две ягоды брусники на тех сугробах.

   Живот твой — перина из гагачьего пуха, что даже берсерка убаюкает как младенца.

   Пупок твой — галька в подножии песчаной косы, которую с вожделением облизывал молодой прибой.

   Лоно твое — цветок шиповника среди ржаного поля.

   Бедра твои — дельфины-близнецы, что неразлучны среди волн бескрайних.

   Колени твои — два адамантовых щита на вратах Вальхаллы.