Шествие в пасмурный день

Незаметно Сэцуко задремала. Ее разбудили какие-то звуки: мать на ощупь искала что-то в ящике, стоявшем у ног Сэцуко. «Матушка, вы давно пришли? А отец?» — «Сегодня ночью он, наверно, не вернется. На улице дождь и тьма такая — хоть глаз выколи. Так что бессмысленно ждать его до рассвета». Мать нащупала в темноте руку Сэцуко и сунула ей сухарь. «Почему у тебя такие горячие руки? Ты не заболела?» — «Не волнуйтесь, я себя хорошо чувствую. — Превозмогая сильную головную боль, Сэцуко бодро приподнялась. — Я просто устала, да еще спала, накрывшись ватным матрацем, поэтому и руки горячие». — «Ну, слава богу, если так. В такое время болеть нельзя». — «Что-то в горле пересохло. Нет ли у нас воды?» Сэцуко попыталась встать, но из-за сильного головокружения упала на колени. К счастью, было темно, и мать, очевидно, решила, что она просто споткнулась. «Смотри под ноги. Здесь так темно, что лучше поменьше двигаться. А воду я набрала заранее, вот, возьми». Сэцуко схватила фляжку и долго пила, не в силах оторваться. «Какая вкусная вода!» — «Пей сколько хочешь — еще принесу. Я ведь помню, как тяжело нам пришлось без воды во время Великого землетрясения. Тогда я ходила с коромыслом до самой Канагавы. Поэтому сегодня, прежде чем покинуть пепелище, я открыла кран и попробовала пустить воду. Труба немного погнулась, но вода идет», — с гордостью сказала мать. «Спасибо, вы молодец, матушка». — «А как же иначе? Ведь ни тебя, ни отца дома не было. Вот я и должна была думать за всех». Поев сухарей и запив их водой, Сэцуко и мать улеглись рядышком на расстеленном на полу матраце. «Если бы еще отец был здесь», — прошептала Сэцуко. «Не беспокойся, он скоро придет. Ничего с ним не случится — ведь он мужчина». Они лежали, закрыв глаза, но никак не могли уснуть. «Не спишь, Сэцуко? — спустя некоторое время спросила мать. — Ну и денек сегодня выдался», — пробормотала она. «А где вы прятались во время бомбежки, матушка?» — «Сначала залезла в нашу противовоздушную щель, но у меня было предчувствие, что сегодня бомба попадет в наш дом. Я вылезла из щели, быстро побросала в яму весь скарб и вышла на улицу, захватив с собой только урну с прахом бабушки. Вокруг горели дома, и черный дым поднимался к небу. Мне стало страшно, и я пошла в общее убежище нашего тонаригуми. Там уже собрались многие из соседей. Потом хозяин гостиницы „Вакамацу“ сказал, что вокруг все полыхает и если мы останемся здесь, то заживо сгорим. Он посоветовал идти на какой-нибудь пустырь, где огонь не достанет. И все разбрелись кто куда. Я пробралась под мост Манри и оттуда глядела, как в реку падали зажигательные бомбы. Да, Америка не жалеет на нас бомб. Давай-ка спать, а то мы с тобой заболтались…»

На следующее утро на дороге снова появились погорельцы, которым где-то удалось скоротать ночь. Они шли мимо вагона, где Сэцуко и мать устроили свое временное жилище, к станции Йокохама. Мать отправилась на родное пепелище, вытащила спрятанные в противовоздушной щели переносную печурку и железный котел и, решив встретить мужа настоящим обедом, достала из неприкосновенного запаса рис, сварила картофель. Картофель давно уже остыл, а отец Сэцуко так и не появился. Теперь уже мать забеспокоилась по-настоящему. Она сходила на станцию, надеясь узнать что-нибудь о муже, и вернулась очень расстроенная. «Железная дорога Йокохама — Токио разрушена, кругом множество трупов, наверно, отец не успел добраться до Су гита, даже если электричка подошла сразу», — сказала она и прибавила, что пойдет искать отца. «И я с тобой», — настаивала Сэцуко. «Нет, оставайся здесь. А вдруг мы разминемся с отцом. К вечеру я вернусь». Она положила в коробочку для еды несколько холодных картофелин, прихватила фляжку с водой и ушла. Отчаяние, отражавшееся на ее лице, усилило беспокойство Сэцуко. Не далее как вчера она сама видела близ Канагавы обгорелые трупы мужчин. И кто мог поручиться, что такая же участь не постигла ее отца?