Шествие в пасмурный день

Внутрь щели проник слабый утренний свет. Не по-осеннему ласковые лучи солнца коснулись лица Сэцуко. Теперь отчетливо проявились те самые стойки и балки, которые во тьме Сэцуко видела кончиками пальцев. Доски, которыми был укреплен потолок щели, начали подгнивать. Когда мать была еще жива, она часто говорила: хоть бы продержались эти доски до двести десятого дня1. А какой же сегодня день? Может, как раз двести десятый. Если налетит тайфун, потолок обвалится, и сюда хлынет вода. Именно этого мать и боялась. И тем не менее в это утро Сэцуко проснулась в удивительно хорошем настроении. Жар спал, и сознание прояснилось. Даже кашель перестал ее донимать. Сэцуко медленно приблизила к глазам правую руку. На исхудалых, тонких пальцах резко выделялись непомерно распухшие суставы. Давно не стриженные ногти черны от грязи. Сэцуко нахмурилась. Глядеть на грязные ногти было неприятно. Она горько усмехнулась, подумав о том, что столь же грязно все ее тело. Когда умерла мать, Сэцуко вскипятила в котле несколько кружек воды и обмыла ее. Но кто обмоет ее, Сэцуко, когда она умрет? Ведь у нее не осталось ни одного близкого человека. Сэцуко порылась в вещевом мешке и вынула зеркальце, но у нее не хватило смелости заглянуть в него, и, поколебавшись, она сунула зеркальце обратно в мешок. Когда Сэцуко металась в бреду, где-то на грани между сном и явью, ей не раз представлялась смерть, но лишь теперь, подумав об этом среди дня и в полном сознании, она поняла, как горька будет ее одинокая кончина. Некому будет похоронить Сэцуко. И она подумала о том, сколько же теперь, когда война окончена, еще лежит на бывших полях сражений непохороненных солдат…

«Господа студенты! В этот памятный день создания студенческого трудового отряда я призываю вас посвятить все свои силы выполнению священного долга служения родине, императору. Надеюсь, вы, как бойцы трудового фронта, до конца исполните свой долг». Эту речь, полную энтузиазма, произнес директор завода в конце мая. А спустя два с половиной месяца, обращаясь к тем же студентам, он с горечью говорил: «Господа студенты! Сегодня, в день роспуска вашего трудового отряда, мы вынуждены вместе с вами нижайше просить прощения у нашего императора за то, что у нас не хватило сил исполнить свой долг и это привело к неслыханному в нашей истории позору — безоговорочной капитуляции».

Сэцуко неимоверным усилием воли заставляла себя стоять, пока директор произносил речь. От сильного жара и слабости у нее выступил на лбу пот, но грудь вздымалась от бушевавшего гнева. С трудом передвигая дрожащие ноги, Сэцуко вышла из рядов и встала напротив директора. «Мне не за что просить прощения у императора, — сказала она. — Я ничего предосудительного не совершала. Почему мы согласились на безоговорочную капитуляцию? Разве нас не призывали дать врагу решительный бой на территории самой Японии? Разве мы не должны были все как один отдать свои жизни в этом бою?» Все ошеломленно уставились на Сэцуко. «Опомнись, что ты мелешь!» — прикрикнул на нее побледневший директор и толкнул ее в грудь.

Силы оставили Сэцуко, и она потеряла сознание. Ее поспешно отнесли в медпункт. Придя в себя, Сэцуко увидела лицо склонившейся над ней старой учительницы. По щекам учительницы текли слезы, но она не утирала их. Сэцуко попыталась встать, но учительница удержала ее. Глядя на Сэцуко покрасневшими от слез глазами, она сказала: «Ты права, Оидзуми. Вам не за что просить прощения. Это мы должны извиниться перед вами. Вчера, после того как я услышала императорский указ о капитуляции, я долго думала о том, чему всех вас учила. Прости меня, Оидзуми!..»

Теперь Сэцуко уже не испытывала ни гнева, ни сожаления. Перед лицом смерти эти чувства отошли куда-то далеко-далеко

Во время работы на заводе Сэцуко очень уставала. По пути домой в ожидании электрички она, чтобы хоть как-то обмануть усталость, открывала книгу и читала, на короткое время уходя в вымышленный мир героев книги. Электрички бывали настолько переполнены, что Сэцуко буквально повисала между сдавливавшими ее людьми. В то же время это давало отдых уставшим ногам. Если она ехала вместе с подругой, они обычно не разговаривали. Каждый думал лишь о том, как бы вовремя пробраться к дверям, чтобы успеть выйти на своей остановке. Секунду помедлишь — и новая толпа желающих сесть снова втиснет тебя в вагон. После того как дом Сэцуко сгорел, она брала книги у Савабэ. По вечерам читать было нельзя — в ее временном жилище не было света. Лишь по воскресеньям в солнечный день она выходила на железнодорожную насыпь и читала.

О смерти матери Сэцуко сообщили у выхода со станции Йокохама. Там ее уже ожидала соседка и председатель их тонаригуми.