Шихуа о том, как Трипитака великой Тан добыл священные книги

Примером стихов, в которых вторая часть движет сюжет в ближайшее будущее, могут служить стихи, завершающие главы двенадцатую и четырнадцатую. В их последних строках называются страны, которые путникам предстоит пройти и о которых действительно рассказывается в следующих главах - тринадцатой и пятнадцатой. К этой же категории мы относим и стихи, в которых выражена «сиюминутная» реакция на какое-либо событие, чаще всего в них раскрываются чувства и мысли персонажей. Таковы, например, стихи, которыми обмениваются Трипитака и обезьяна (гл. 10). Трипитака выражает в них радость от встречи с крестьянами в местах, которые казались ему дикими и безлюдными. Обезьяна в ответных стихах рассказывает о жизни в стране, по которой они идут, и призывает не терять веры в успех дела и благополучное возвращение. Этот стихотворный диалог непосредственно проистекает из предшествующего изложения и четко вводит читателя в последующее: «Дальше они не пошли - полетели».

Кроме перечисленных типов стихов, есть и такие, которые дополняют изложенное в прозаических частях. Так, из четверостишия, завершающего десятую главу, мы узнаем неназванное прежде имя правительницы страны Женщин; из стихов, сложенных гостями, присутствовавшими на поминальной трапезе в доме хозяина Вана (гл. 17), становится ясно, что госпожу Мэн (пытавшуюся убить своего пасынка) и ее сына Цзюйна ожидает наказание.

Из всего сказанного видно, что стихи в повествовании несут достаточно большую функциональную нагрузку - в них, как и в прозаических частях, разрабатывается сюжет повествования.

В то же время следует отметить, что небольшая группа стихов является лишь пересказом прозаической части повествования и никакой роли в движении сюжета не играет, как, например, в гл. 7. По-видимому, здесь мы имеем дело с чисто формальным элементом повествования - каждая глава должна завершиться стихами, поэтому они здесь и помещены как поэтическое резюме.

Большинство исследователей отмечает, что стихи в шихуа напоминают гатхи буддийских сутр. Такое сравнение действительно напрашивается, и истоки стихов в

шихуа несомненно следует искать в буддийской канонической литературе. Однако представляется, что заимствование здесь является не прямым, а опосредованным - через цзянцзинвэнь и бяньвэнь (произведения, возникшие как результат освоения в Китае буддийского канона и его популяризации в народе). В этих последних, сохранивших от буддийских сочинений принцип сочетания прозы и стихов, обе части повествования строятся на основании собственно китайских приемов, и произведения являются уже целиком китайскими[68].

Поэтические части этих произведений непосредственно связаны с их содержанием, в них мы встречаемся и с повторением (в стихотворной форме) рассказанного в прозе, и с развитием сюжета, и с прямой стихотворной речью и стихотворными диалогами персонажей, и, к/раме того, что особенно важно, в бяньвэнь и цзянцзинвэнь

проникли и утвердились формы китайского классического стиха (цзиньтиши - ляньцзюй, цзюецзюй, люйши; гутиши). Даже стихи, в которых сохранилось обозначение «гатха», являются по существу китайскими стихами -

ши[69]. Таким образом, именно в бяньвэнь (и особенно в цзянцзинвэнь) мы видим те же основные особенности стихов, что и в шихуа[70]

. Конечно, в шихуа стихотворные части не достигают того формального и тематического разнообразия, но из всех повествовательных жанров простонародной литературы именно в шихуа, представляющем более поздний, по сравнению с цзянцзинвэнь и бяньвэнь, этап развития буддийских повествований, стихи наиболее многофункциональны. Стихи в повествовании, как и в бяньвэнь и цзянцзинвэнь, хотя несомненно и являются украшением, но это прежде всего элемент четко выраженной формы, нарушение которой в пределах данной композиции без потерь в содержании почти невозможно[71].