Шёлковые тени Паутины

Паук медленно… маленькими шагами… не сходя с места… нёс свою бесценную ношу… обессилившую от обрушивших на неё переживаний… глубоко внутри себя переоценивающую свое «Я»… Он переживал всё вместе с ней, разделяя её нестерпимую… нечеловеческую боль… Её слёзы звёздным дождем лились из всех его двадцати семи глаз, обжигая и оставляя глубокие выгоревшие русла на его шерсти… Её кровоточащее сердце он удерживал он взрыва, нежно и незаметно держа его в своих ментальных лапах, помогая ему биться… Он мог абсолютно всё… но не мог облегчить её страдания… Это была её ноша… Её последнее испытание… Она пройдет его… Она сможет… А он будет бережно нести её вперед… по серой пустоши… по её совести….

Пока она не сожмёт волю в кулак и не выбросит…

…Тогда серая пустошь пропадёт… уродливый лес расцветёт… и обновлённой душе откроется то, что Древнейшее существо, плетущее Паутину, до поры скрывало на Сантерии…

* * *

— Мама, мама! Что с тобой?! Мама!

Я прихожу в себя на полу в холле. Моя голова раскалывается на миллион острых осколков.

— Что случилось? — Я не узнаю свой слабый хриплый голос.

— Ты пришла и упала. Ты напугала нас! Зачем ты встала? — Варя пытается напоить меня из стакана.

— Я вызову скорую. — Василина решительно достает из кармана айфон.

— Не надо… Сейчас всё пройдет. — Я пытаюсь сесть на полу. — Помогите встать.

Дочери поднимают меня. Ноги как не мои. Я их не чувствую. Смотрю на них. Они есть. Но сдвинуться не могу. Осколки головы тянутся друг к другу, стремясь занять своё место… Только бы не так быстро… От их движения в мозг вонзаются острые горящие шпильки… Дочери, не понимая, почему я рассматриваю свои ноги, тоже смотрят на них.

— Мама, ты не можешь идти? — Дочкам тяжело держать мой вес.

— Сейчас всё будет хорошо… я постою минутку…

Жестокие кровожадные пчёлы мурашками… нет… мурашки… злобными пчёлами… не важно… снуют в моих ногах, разгоняя кровь. Сжав челюсти и прокусив губу, я делаю шаг… пчёлы разлетаются врассыпную… второй… их осталось мало… третий… потревоженный рой покидает мои мышцы.

Испуганные непонятным происшествием дочки помогают спуститься с лестницы. Осколки мозга встали на свои места… Осталось зашпаклевать трещины. Кракелюровый мозг — это не айс. Очень хочется воды. Напилась чего-то солёного. Варя ветерком нырнула на кухню и несёт мне чистое полотенце. Вытирает мне лицо. Полотенце в крови… И вдруг я начинаю чувствовать боль. От прокушенной губы. Боже… Какая же я сейчас, наверное, красавица. Я криво улыбнулась собственным мыслям.

Я смотрела вокруг, совершенно не понимая, что произошло… Нет, не почему я упала… Я видела всё совсем по другому… Как будто кто-то изнутри протер грязные разводы с моих глаз. Что-то похожее происходило и с мозгами. Было ощущение, что разлетевшиеся осколки взорвавшегося черепа перестали удерживать внутреннюю грязь, и она разлетелась и растворилась. В голове не было больше боли. Не было больше вонючей слизистой грязи. Мозг был чист, ощущения обострены, в голове и теле появилась странная лёгкость. Со мной что-то происходило. Будто умелый мастер натянул струны и настроил моё тело… или, может, душу?.. Смачно же я приложилась.

— Я подумала… надо бы… котёнка завести.

Обе дочери одновременно повернулись в мою сторону… Переглянулись… Снова посмотрели на меня… Молчание затянулось… Наконец Василина произнесла:

— Мам… Всё-таки я вызову врача.

И снова потянулась за телефоном. Варя остановила её и села рядом.

— Мамуль… ты… как бы это помягче сказать… люто ненавидишь кошек…

— А ещё я не умею вышивать крестиком.

Моя распухшая губа не давала мне улыбнуться. Я обняла одновременно обеих дочерей.

— С котёнком всё будет хорошо. Я обещаю.

* * *

Идти больше некуда. Серая пустошь исчезла… Растворилась… Под лапами стелилась шёлковая травка, выпуская тонкие стебельки непонятной формы цветочков. Как искорки, яркие до рези в глазах, со сладким ароматом надежды, с ласковым шелестом быстрого роста. Паук опустил на траву ещё не пришедшую в себя женщину. Ему нужно привести себя в порядок, чтобы не напугать Ульяну своим видом, когда она очнётся. Глубокие опалённые борозды кожи под выжженной её слезами шерстью рассекали его спину и голову. Это были не простые слёзы. Это были сгустки Равнодушия, Злобы, Зависти, Жестокости и прочих отрицательных человеческих качеств. Нет, их невозможно вырвать без следа и без остатка, они являются частью человеческой личности, частью души. И они всегда будут занимать своё место. Но теперь их место в душе Ульяны стало незначительным.

Пауку не было больно. Он — всего лишь средоточие реликтовой энергии Мироздания, пусть и воплощённое женщиной в материальное существо. Она могла сделать его соболем… или снежным барсом… или драконом… Могла сделать его маленьким, как земной комар, или великаном, как гора…

Ульяна приходила в себя. Паук, будто заменяя пиксели на компьютерном изображении, быстро восстанавливал свои раны. Севшая на траве Ульяна не могла видеть, как последние сантиметры истерзанной паучьей шерсти выровнялись.