Шипка

— Две манерки разбили, спина-то у тебя целая, — / сказал Шелонин.

— Вот сволочи! — выругался Егор. — Лучше б в спину, чем в манерки!

Пожелание было высказано не к месту: на следующей сотне шагов пуля прошила Егору бок, а еще шагов через двести больно царапнула плечо Шелонина. Еще две манерки были продырявлены метким огнем.

— Восемь да восемь будет шестнадцать, — прикинул Неболюбов. — Хоть бы эти донести! Сулейманщики, нехристи проклятые!

Над вершиной Святого Николая с треском лопались гранаты, осыпая местность градом шрапнели. Но огонь не был частым, как вчера. Русские батареи вовсе не отвечали на задиристые выстрелы противника: берегли снаряды, знали, как трудно доставлять их на крутую возвышенность под вражеским огнем. Ружейные выстрелы гремели без умолку, но опытное солдатское ухо безошибочно определяло, что огонь уже не тот и что ведут его турки для успокоения собственной совести и на страх русским: мол, вчерашнее сражение для них не было губительным, а пуль и гранат им хватит надолго.

На узкой и пыльной дороге, петлявшей от Габрова, они заметили устало бредущих болгарок с большими и тяжелыми кувшинами на спине и в руках. Неболюбов предложил задержаться, чтобы спросить, почему эти женщины не спускаются вниз, к безопасному городу, а поднимаются наверх.

— Елена! — радостно закричал Шелонин, узнавший первую девушку.

— О-о-о! — воскликнула она, растерявшись от такой встречи.

— Что это? — спросил Шелонин, сжимая руку Елены и показывая глазами на кувшин.

— Вода, Ванюша. Мы узнали, что вы умираете от жажды, и решили вам помочь. — Она грустно покачала головой. — Только один мой кувшин турки разбили, он вином был разбавлен. А это Пенка, родственница моя. Ее немного ранили в ногу, теперь она хромает, бедняжка!.. — Елена заметила смоченный кровью мундир Шелонина и с тревогой спросила: — Вы ранены, Ванюша? Сильно?

— Пустяк! — Шелонин махнул рукой. — На солдате все быстро зарастает!

— Быстро, как пить дать! — улыбнулась Елена.

— Не говорю я эту присказку, — ответил Шелонин, — Нельзя, Леночка: как скажу, так про воду вспомню. — Он взгляд нул на Пенку. — А вот она не солдат, ей перевязка нужна!

— Hq потребно! — закивала головой Пенка. — Потребна вода Святой Николай, солдат очень хочет пить.

— Не та ли это Пенка, которую дедушка в Тырнове ждет? — спросил Шелонин.

— Она, она! — подтвердила Елена, — Можно сказать, чудом спаслась от турок. Хотела идти к дедушке, а потом передумала: в Габрове, говорит, я теперь нужней. Братушкам, говорит, помогать буду, — Молодец! — похвалил Иван.

На вершину они поднялись вшестером: двое русских и четыре молодые болгарки. Солдаты рванулись навстречу, но строгий голос Бородина остановил бегущих:

— Назад! Сейчас будет выдано по три глотка, остальное пойдет в резерв! — Он взглянул на болгарок и произнес мягче: А вас сердечно благодарю. И вас, рядовые Неболюбов и Шелонин. Спасибо. Вы что, ранены?

— Малую малость, ваше благородие, — устало ответил Егор.

— В такую жару легко получить гангрену. Немного отдохните и на перевязочный пункт, — распорядился Бородин.

— Нам-то что, ваше благородие, — сказал Неболюбов. — Вон девойку ранили, ей нужней эта перевязка!

— Возьмете и девойку, — согласился ротный.

— Ой, це трябва! — попыталась возразить Пенка.

— Надо! — решительно проговорил Бородин.

Она застенчиво улыбнулась и больше не возражала.

III

Книги о войне Ольга Головина читать не любила. Но на войну поехала, чтобы помочь людям и в меру своих сил облегчить их страдания.

Она добровольно вызвалась пойти на перевязочный пункт, догадываясь, с чем ей доведется встретиться. На Шипку она поднялась вечером девятого августа, когда отгремели пушки и только изредка звучали ружейные выстрелы. То, что она здесь увидела в первый час, потрясло ее. Все людские страдания как бы сосредоточились у двух небольших шатров рядом с полуразрушенным одиноким домом. Протяжный и болезненный стон, мольбы об облегчении мук или о том, чтобы помочь быстрее уйти из жизни, усталый и безразличный голос священника, предлагающего исповедоваться и причаститься, и его же хриплый, надтреснутый голос, отпевающий тех, кто уже покинул этот мир. Сердце Ольги дрогнуло, когда она увидела длинный ряд мертвецов, прикрытых шинелями, с торчащими голыми пятками, с закрытыми или открытыми, уже остекле-

невшими глазами. «Господи, помилуй их и дай им царствие небесное!» — шептали ее бледные и дрожащие губы.

Ей не хотелось открывать шинели, видеть лица умерших, но она это делала вопреки своей воле, пугаясь того, что под одной из этих грязных и окровавленных одежд может оказаться Андрей. Ей было жалко всех умерших от ран, но то, что она так и не нашла среди них Бородина, как-то успокоило ее, и она подумала, что теперь для Андрея беда миновала: говорят, турки совершенно выдохлись и прекратили свои бесплодные атаки, вряд ли они способны возобновить их в ближайшем будущем.