Шипка

Перед рассветом рота вышла к своему исходному пункту на небольшой полянке c утоптанной, пожухлой травой. Здесь уже скопились люди из других рот и батальонов — удрученные неудачей и потерями, которые они понесли. Их преследовали турки, наседая с трех сторон и осыпая пулями. В одной из колонн остался только один офицер, другие были убиты или ранены. Роты с трудом собрали треть своего состава, который начал поход от Габрова. Конфузил, полная конфузия!.. Угнетало и то, что пока не было известно, как идут дела у Казан-лыка и села Шипки, насколько сумели продвинуться к высотам основные силы Передового отряда.

Верещагин слушал все эти известия, до боли прикусив нижнюю губу. Он то срывался и куда-то убегал, то оставался неподвижным и смотрел в затуманенную даль, откуда доносились глухие раскатистые выстрелы.

VI

Весь день шестого июля полк, куда входила рота Бородина, простоял в томительном ожидании. Шелонин, первый раз в жизни Переживший военную неудачу, взгрустнул так, что efo не мог подбодрить даже Егор Неболюбов.

Солдат не видит всей картины боя, он не знает замыслов высшего командования. Провал на своем, относительно малом участке он готов признать за большую катастрофу. Шелонину уже виделось отступление до Габрово, а от Габрово за Дунай. Что тогда? Какими глазами он будет смотреть потом на своих земляков, пославших его освободить братушек болгар? А он их не освободил, он их отдал на растерзание туркам. Разве тут до шуток Егора Неболюбова!

Бой гремел где-то слева. Поговаривали, что это торопится на выручку генерал Гурко. Кого он выручит на вершине, если ее давно оставили? Тревожило и другое: если там Гурко — не поспешить ли ему на помощь? А кто поспешит, коль роты потеряли до двух третей своего состава, а оставшиеся так изнурены физически и душевно, что вряд ли будет из них толк, если бросить их к горе Святого Николая.

Вечером подошли новые подразделения. В четыре часа утра свежие силы двинулись вперед вместе с потрепанными ротами.

Шелонин считал, что очередной поход не принесет им удачи, что сил у турок очень много и поддерживают их стальные крупповские орудия. Противник непременно расстреляет их картечью и побьет осколками. Вернутся они сюда воЕсе обескровленными и упавшими духом. Выходит, турки воевать умеют, напрасно он думал о легкой прогулке аж до самого Царь-града. Видно, не бывает на войне легкого дела, все тут трудно и мучительно.

У одинокой обветшалой хижины он увидел всадника. Белый конь под ним не мог устоять на месте. Он гарпевал красиво и фасонисто, будто понимая, что на него смотрят и не налюбуются сотни внимательных глаз. Когда рота приблизилась настолько, что можно было разглядеть лицо, Шелонин вдруг обнаружил, что это знакомый генерал, тот самый Скобелев, о котором он слышал так много хорошего. Одет он в новенький белый китель со сверкающими орденами, на голове такая же белая фуражка с кокардой. Сияющая золотом сабля, горящие золотом эполеты. Сверкало все — от фуражки до маленьких серебряных шпор. Рота остановилась напротив Скобелева. Генерал подъехал вплотную к людям, и Шелонин почувствовал приятнейший запах, который исходил от всадника.

— Французские духи! — успел шепнуть все понимающий Неболюбов, — Говорят, он их любит.

Шелонин продолжал неотрывно смотреть на Скобелева.

— Здравствуйте, братцы! — крикнул Скобелев, приподнимаясь на стременах. Он выждал, когда солдаты ответят на его приветствие. — Мне поручено сообщить вам, что вы вчера хорошо воевали. Вас немного побили, но всегда помните, что, на войне за одного битого двух небитых дают! Зато вы убедились, что турок можно бить, еще как бить! Вчера генерал Гурко изрядно поколотил турок. Сегодня мы ему поможем изгнать их со Святого Николая! — Он заметил среди стоявших Верещагина и обратился уже к нему: — Верещагин, и ты здесь? Ты уже успел подраться?

— Сущую малость, ваше превосходительство! — ответил тот.

— Верещагин прекрасно воевал, ваше превосходительство! — доложил подпоручик Бородин.

— Хвалю, Верещагин, за удаль и храбрость! — сказал Скобелев.

Верегащин густо покраснел и ничего не ответил.

— Подпоручик! — Скобелев взглянул на Бородина, — Успели вы накормить людей? Сытно ли они поели?

— Сытно, ваше превосходительство, — доложил Бородин.

— Хорошо, голубчик, — похвалил Скобелев, — Когда у солдат начнут урчать желудки, это опасно: турки могут услышать! Хорошо. А теперь с богом, братцы!

Лошадь, словно ждавшая этих слов, грациозно протанцевала и пошла вперед. Скобелев ее не сдерживал. Шла она медленно и все же обогнала неторопливую пехоту.

— Баловень судьбы! — восторженно произнес Верещагин, любуясь генералом и его красивой белой лошадью.

— Как Суворов — к солдату ближе держится, — сказал Егор, — Только напрасно он поехал первым!

— Смелого пуля боится! — возразил Верещагин.

— Зато береженого бог бережет, — ответил Неболюбов.