Шипы и розы

Однако мать Тима буйству красок не противилась: на этом цвете настоял Джейкоб, сославшись на то, что именно зеленью в то время обивали свои покои все влиятельные семьи, и Андервудам нельзя было отделяться от общества. Для общей же спальни отец, однако, предпочёл классический песочно-бежевый, при этом разбавив скуку кучей безделушек, роскошными коврами и изысканной драпировкой, и о следовании моде почему-то ни разу не заикнулся. Что из себя могла представлять комната матери сейчас, Тим не знал, но где-то а глубине души надеялся, что у мачехи хватило ума всё переделать, иначе воспоминания могли бы захлестнуть Андервуда столь сильно, что он боялся за себя ручаться, стуча в дверь в третий и четвёртый раз.

Открыть ему так никто не открыл.

Тим чертыхнулся. Всё шло не так с тех пор, как он приехал в Девонсайд, и в особенности сегодня. Но если нравом он всегда отличался вспыльчивым и прекрасно знал об этом, то с помутнением рассудка никогда раньше дела не имел и скорее готов был заподозрить Джонатана во вранье и желании наговорить гадостей молодому хозяину, чем мириться с тем, что сошёл с ума и начал вдруг беседовать с покойниками и тем более распивать с ними бренди. Малеста была последней, кто мог бы помочь распутать клубок странностей, и, заставив себя успокоиться, Тим вновь обхватил ладонью ручку двери, резко выдохнул и тихонько толкнул дверь от себя.

Сумерки сгустились окончательно. В комнате было тихо и горело не больше одной-двух свечей. В их слабом свете даже крошечные предметы отбрасывали на стены такие зловещие тени, что Тим содрогнулся, но не отступил, а решительно приоткрыл дверь пошире.

Пол скрипнул под его шагами.

– Малеста... – негромко позвал Тим, будучи совершенно уверенным, что никто не откликнется; видимо, мачеха предпочла уединиться в другой комнате, о какой подумается не в первую очередь.

Вся обстановка в спальне осталась прежней. Новая хозяйка не распорядилась выбросить даже обшарпанный комод – он стоял на том же самом месте, и Тим сразу его увидел, стоило сделать первый шаг из коридора в комнату.

Покрывало с кровати было стянуло, скомкано и валялось на полу. Но Тима заставило напрячься не это, а то, что рядом с покрывалом, сжав его край в руке, лежала без движения Малеста.

– Чёрт!

Тим бросился к мачехе, потряс за плечо, наклонился, прислушался и коснулся пальцами шеи. Малеста дышала, хоть и слабо.

Рывком поднявшись, Тим кинулся к тазу и кувшину, стоявшим на высоком квадратном столике. К счастью, оба оказались полны воды. Схватив лежащее рядом полотенце, Тим намочил его и, вернувшись к мачехе, промокнул влажной тканью её лицо и лоб, а затем принялся судорожно шарить по платью и остановился только, когда нащупал шатлен* на поясе. Но тот был пуст, и даже связка ключей висела не на крючке, а валялась неподалёку от смятого покрывала.

Стиснув зубы, Тим вскочил и заметался по комнате, с грохотом распахивая дверцы тумбочек и шкафчиков и выворачивая наизнанку содержимое полок туалетного столика. Всякой ерунды было навалом, в том числе и несметного количества лекарственных настоек и порошков, обвёрнутых выписанными рецептами, углубляться в которые у Тима не было ни желания, ни времени, и только нюхательной соли никак не попадалось на глаза.

– Что за чёрт, – пробормотал Тим, проведя рукой по вспотевшему лбу. – Должна же она где-то быть. У них этих флакончиков у каждой по десять штук на один саквояж, а тут целая комната, и ни одного не видно.

Последним из хранителей дамских секретов оставался тот самый комод, и Тим уверенно шагнул в его сторону, чтобы спустя несколько секунд всё там переворошить.

Однако нюхательной соли не нашлось и среди сорочек и чулок, зато дрожащие пальцы упёрлись в обитую чёрным бархатом стенку и нащупали потайной ящичек, воспоминания о котором были до сих пор свежи. С годами ящичек не стал более податливым, но Тим хорошо знал секрет замка. Щелчок раздался совсем скоро, и Андервуд, посветив себе свечой, бережно провёл пальцами по некогда знакомым «сокровищам». Шкатулка из слоновой кости, малахитовая брошь, кружевная лента цвета первых фиалок... Перед глазами мгновенно всплыло дорогое сердцу лицо, но Тим мотнул головой, прогоняя видение, и принялся рыться в склянках и пузырьках, сваленных в кучу в углу ящика.

Они были здесь. Духи. Те самые, от которых, стоило Тиму вдохнуть их аромат, сразу сильно щекотало в носу и хотелось остервенело чихать. Терпкие, немного сладкие, немного горьковатые и безумно любимые матерью, хоть и душилась она ими редко и только по вечерам. Одной капли хватало, чтобы кожа запомнила аромат и сохранила его до самого утра, обволакивая и дурманя сознание мужчин и разжигая зависть у женщин. Знакомые дамы нередко выпытывали у леди Андервуд название и адрес парфюмерной лавки, втайне желая и себе приобрести подобное, но матушка только закатывала глаза и загадочно улыбалась.