Широкий Дол

Оказалось, что устроить это свидание легче, чем я осмеливалась предполагать. Внезапный уход Джона из-за обеденного стола, как я и думала, послужил толчком для очередного запоя. Но я отнюдь не собиралась помогать своему мужу бороться с этой пагубной привычкой. Мало того, когда он примчался в свой кабинет в западном крыле, то нашел там две непочатых бутылки виски, ледяных, покрытых капельками выступившей влаги, а также графин с холодной водой и блюдо с печеньем и сыром. Словом, заглянув туда, вполне можно было предположить, что он просто время от времени пропускает стаканчик виски с водой и закусывает печеньем. Я думаю, Джон машинально откупорил одну из бутылок, налил немного виски в стакан и хорошенько разбавил водой. Однако первый же стаканчик уничтожил всю его решимость, и когда я туда заглянула, он уже почти прикончил первую бутылку и спал пьяным сном в своем любимом кресле у камина, в котором горело большое полено. Вся его собранность и рассудительность, которые мы наблюдали с утра, теперь исчезли без следа – так полевой мак успевает распуститься и облететь в течение всего лишь нескольких часов. Я долго и внимательно смотрела на него: он раскинулся в кресле, окутанный кислым запахом выпитого алкоголя, с полуоткрытым ртом, и негромко храпел. Его элегантный костюм был в совершеннейшем беспорядке, галстук усыпан крошками от печенья, светлые волосы слиплись от пота. Джону, видимо, снилось нечто кошмарное, потому что время от времени он мучительно стонал.

Но ни капли жалости не проснулось в моей душе. Этого человека я когда-то любила, да и он многие недели и месяцы осыпал меня всевозможными свидетельствами своей щедрой супружеской любви. Но теперь он меня ненавидел, теперь я вызывала у него только отвращение, теперь он угрожал моей спокойной и безопасной жизни в Широком Доле. Мой страшный, черный грех уже наполовину его разрушил, и я теперь жалела, что этот грех сразу, на месте, не убил его. Впрочем, если Джон будет продолжать так напиваться, значит, нанесенная ему рана и впрямь оказалась смертельной. Что ж, тогда я снова обрету покой. И я, приподняв свои шелковые юбки, чтобы их шелест не нарушил сладких снов моего мужа о былом счастье, медленно, осторожно двинулась к двери. Дверь я на всякий случай заперла снаружи, чтобы он уж наверняка был в полной моей власти.

Да и мне самой так было спокойнее.

Я поднялась на чердак, в ту самую заветную комнату, поднесла горящую свечу к поленьям в камине, а потом зажгла остальные свечи. Затем я открыла вторую дверь, ведущую в основную часть дома; там уже, терпеливо храня молчание, ждал Гарри – в одной рубашке, босиком, освещенный лишь одной тонкой ночной свечкой.

Мы обнялись, как истинные любовники, а не как те яростные чувственные враги, которых так часто изображали в этой комнате. Никакой бурной страсти к Гарри я не испытывала и прекрасно помнила о том, что мой муж, смертельно пьяный и мучимый во сне ужасными кошмарами, находится внизу, а некий враг, возможно даже враг, которого я очень хорошо знаю, находится не более чем в пятидесяти милях от моего дома и, возможно, готовит на меня нападение. Мне просто нужно было хоть капельку любви, несколько поцелуев и немного нежности для моего застывшего, заледеневшего, перепуганного сердца. Так что я позволила Гарри ласково обнять меня и уложить на диван, а потом целовать меня и любить. И он действительно вел себя как самый нежный любовник. И эта пародия на нежную, почти супружескую любовь была, по-моему, самым извращенным и постыдным действом из всего того, что нам с Гарри доводилось здесь проделывать.

Но мне было все равно. Теперь мне было абсолютно все равно.

А потом мы лежали, распростершись, сплетясь руками и ногами, на диване, смотрели, как мерцает огонь в камине, и пили теплый кларет. Мои каштановые волосы рассыпались по груди Гарри, покрытой мягкой светлой порослью. Прижимаясь лицом к его шее, сильно располневшей в последнее время, я чувствовала себя очень усталой и очень спокойной. Мне нанесли множество ран, но боли я не чувствовала. Я чувствовала себя глубоко удовлетворенной и готовой ко сну.

– Гарри!

– Да? – отозвался он, стряхивая полудрему и крепче прижимая меня к своей теплой груди.

– Мне нужно кое-что тебе рассказать, – неуверенно начала я. – Боюсь огорчить тебя, но ради благополучия Широкого Дола ты должен это знать.

Гарри ждал, не испытывая ни напряжения, ни тревоги. Он прекрасно знал, что я не стала бы заниматься с ним любовью, если бы Широкому Долу и впрямь грозила какая-то опасность. Ему давно было известно, что на первом месте в моей душе всегда будет любовь к этой земле. Поэтому он просто спокойно ждал моего рассказа.

– Это связано с законом о наследовании земли, – начала я. – Меня беспокоит, что Широкий Дол по-прежнему закреплен за нашим двоюродным братом как следующим за тобой наследником по мужской линии. А если что-нибудь, не дай бог, с тобой случится? Тогда все мы – Селия, Джулия и я – станем бездомными!

Добродушное полное лицо Гарри слегка омрачилось, и он сказал: