Широкий Дол

Однако я была потрясена тем, что увидела. В хорошеньком саду викария царил невероятный хаос. Наше отступление к карете послужило сигналом к тому, что бесплатное угощение доступно для всех, и теперь дети ползали под столами, стараясь ухватить хоть что-то из еды, и сразу же запихивали это в рот, а взрослые, расталкивая и детей, и друг друга, жадно рассовывали съестное по карманам. Это походило скорее на небольшое столпотворение или маленький бунт, а не на праздник. Мисс Грин и слуги, стоя на крыльце, с ужасом наблюдали за происходящим. А за окном кабинета мелькнуло совершенно белое лицо доктора Пиерса, который в страхе смотрел, как его прихожане, толкаясь, разрывают на куски буханки хлеба и прямо ногтями раздирают копченые окорока. Те сладости, которые я привезла из усадьбы, никого не интересовали; их попросту бросали на землю, и лишь самые маленькие ребятишки, рискуя быть раздавленными, ползали под ногами у дерущихся друг с другом взрослых, пытаясь до этих сладостей добраться. А их голодные матери и отцы тем временем вели отчаянную борьбу за более существенную пищу.

– Поехали! – резким тоном приказала я вознице, и в голосе моем отчетливо прозвучал страх. Да и сам возница буквально застыл на козлах при виде такой лихорадочной схватки за съестное. Однако, услышав мой приказ, стегнул лошадей, те рванули вперед и унесли нас прочь, избавив от этого кошмарного зрелища.

– Что там происходит? – все спрашивала встревоженная Селия, которой почти ничего не было видно, поскольку она сидела в глубине кареты и мое окно заслоняла от нее огромная туша Гарри. Я же еще больше наклонилась вперед, собственным телом закрывая от нее обзор, и быстро сказала:

– Ничего особенного. Грубые праздничные забавы! – Я очень старалась, чтобы голос мой не дрожал. – Дети растаскивают угощение, как белки. – Я глянула на Гарри. Лицо у него совсем побелело, и все же он, повинуясь моему строгому взгляду, кивнул и, поддерживая меня, сказал, что ничего страшного не случилось.

– Господи, но почему же они так громко кричат? – недоумевала Селия.

Вскоре, слава богу, мы отъехали достаточно далеко и больше не слышали этих криков. Я, наконец, поудобнее устроилась на сиденье и попыталась унять охватившую меня дрожь.

Я не представляла себе, я никогда не думала, что потеря случайных заработков в поместье так сильно и так скоро ударит по деревне. Впрочем, крестьяне лишились работы не только в нашем поместье; мы подали пример соседям, наняв за гроши целую толпу батраков из работного дома, которых агенты собрали в беднейших семьях, вынужденных жить за счет приходской благотворительности; и сразу же подобная практика была взята на вооружение другими фермерами и сквайрами, ибо в нашей немалой округе мы всегда пользовались авторитетом. В Хейверинг-холле давно уже перешли на подобную форму использования наемного труда; там батракам платили меньше всего и использовали их всего несколько дней в месяц. И вот теперь, когда и Широкий Дол стал пользоваться услугами работного дома, крестьяне лишились последнего надежного работодателя в этой части Сассекса.

Позорное самоубийство Джайлса было, разумеется, свидетельством неспособности этого старого безумца приспособиться к условиям нового мира. Хотя его опасения насчет того, что, если в Широком Доле для него больше работы нет, ему ничего другого не остается, кроме как податься в работный дом, были, возможно, справедливыми. Агенты, сборщики заказов, собирали в свои команды только самых трудоспособных и умелых, и Джайлс никогда не смог бы стать членом такой бригады. Значит, для него оставалось только жалкое существование в работном доме – а это было похуже, чем чичестерская тюрьма: это была верная дорога к смерти. Старик, конечно, совсем спятил от горя, раз решился на самоубийство. Отнюдь не такой реакции мы ожидали в ответ на наши попытки более рационально и выгодно использовать земли Широкого Дола. Меньше всего мне были нужны муки совести из-за этого старого дуралея. Только сумасшедший на моем месте отнес бы смерть Джайлса на собственный счет и стал бы уверять себя, что сделал жизнь крестьян в Широком Доле невыносимой.

Так я убеждала себя весь обратный путь. А когда мы вошли в дом и заперли за собой парадную дверь, я была вполне готова немедленно начать успокаивать Гарри, который больше меня нуждался в поддержке. Мы с ним задержались у горящего камина в гостиной, а Селия поднялась наверх, чтобы снять шляпу и накидку и забрать из детской детей, чтобы мы могли все вместе сесть за праздничный стол.

– Боже мой, Беатрис, как это было ужасно! – воскликнул Гарри. Он в два прыжка пересек гостиную, налил себе шерри и сразу опрокинул в себя содержимое бокала, прежде чем предложить и мне. – Они же были как звери! Как дикари!

Я с нарочитой беспечностью пожала плечами и спокойно сказала:

– Ну, хватит, Гарри. Ты чересчур близко принял к сердцу эту безобразную сцену. А ведь во время рождественских пиров у нас всегда хватало толкотни и шума. Просто мы обычно этого не замечали. Да и они обычно ждали, пока мы уйдем.