Широты тягот

Затем произошло столкновение. Янтарь вновь очутился на берегу, в мешанине из сланца, песчаника и известняка. Между призраками суши и моря разгорелась битва. Сначала остров захватило море. Потом суша отвоевала его обратно. Наконец все окраины острова вздыбились горами, заключив янтарь в долину императорского жадеита.

То же самое столкновение породило еще рубины, сапфиры, изумруды и алмазы. Но янтарь превосходил их по возрасту на целую эпоху. Плененный в нем геккончик был очевидцем одного из самых грандиозных событий доисторической поры. События, которое раздробило, перемололо, искрошило и располосовало земной рельеф до полной невообразимости. И суша, и морское ложе расселись трещинами, где кипела своя собственная жизнь. Переносясь с огромных высот на огромные глубины по воле тектонических трансгрессий и регрессий, геккон ни разу не открыл глаз. Янтарь покоился в долине разлома.

Если биологическая эволюция порождена стремлением уцелеть, то движение континентов порождено фантазией, которую не дано постичь ни одной форме жизни.

* * *

Сикайнский разлом не раздвинул землю и не утянул ее вниз. Некоторые говорят, что она преобразовалась, как после долгого медитативного труда.

Вновь угодивший в карцер (на этот раз за то, что ему тайком принесли в тюрьму английский словарь) Платон, подобно геккону в янтаре, с закрытыми глазами ощущает сейсмические волны, из-за которых по рисовым полям бежит рябь. Тьма оживает с истошным подспудным стоном. Земле ломают кости и прижигают плоть, и она, мечась в ужасе, швыряет его от стены к стене.

Часть потолка проседает, отворяя ему путь к побегу. Это его третий срок в карцере. Теперь Платон уже предпочитает компании тишину: он видел, как все его страхи и вера растворились в темноте. А в их отсутствие свобода выглядит неоправданным осложнением.

Эта комната — его раковина. Убежище, созданное из его крови и костей. Землетрясение оставляет его латать трещины и лелеять ушибы.

Мэри частенько заходила в библиотеку Гириджи Прасада якобы ради уборки и перелистывала хозяйский альбом для эскизов, полный попыток оживить Чанду Деви. Все это были только попытки. Если нос выходил правильно, глаза оказывались слишком маленькими. Мэри узнавала силуэт Чанды Деви в профиль, но не ее лицо. У Чанды Деви были необычные волосы. В сезон муссонов они кудрявились, а в любое другое время года оставались идеально прямыми. Мэри замечала, как Гириджа Прасад подбирает состояние ее волос под цвет неба. Но ему отчего-то никогда не удавалось нарисовать верный портрет.

Память походит на отражение жизни в разбитом зеркале. С самого дня смерти бирманца Мэри хранила его образ лишь осколками. Хотя отдельные черты были в ее воспоминаниях достаточно ясными, она никак не могла увидеть его лицо полностью. Маленький острый нос, мягкие губы, спина в бледных, точно выгоревших, пятнах, впалые щеки, редкие волоски на груди, безупречно чистые ногти, разбухший от тодди живот, неожиданный изгиб позвоночника, то, как смешно топорщились волосы даже у его тени… Осколками она видела его тревожную улыбку и глаза, подернутые печалью. Слышала, как он насвистывает — будто нарочно не в такт с поступью. Видела чуть выпяченные губы и руки, беззаботно скользящие по веткам, когда он шагал мимо. Чувствовала запах бетеля в его дыхании и прохладное прикосновение его пота к своей коже. Но всего целиком увидеть не могла.

Мэри мечтала, чтобы он вернулся, пусть лишь во сне. Однажды бирманец сказал ей: все, что мы у кого-то взяли, нам придется вернуть, даже если это просто воздух. Прежде чем он умер, Мэри нагнулась к нему почти вплотную и поймала его последние вздохи. Бирманец должен был вернуться хотя бы ради того, чтобы потребовать обратно вздохи, которые она украла.

Сегодня Мэри обнаруживает, что пришла к пагоде Шведагон раньше обычного. Прямо перед статуей есть свободное место. Мэри приближается к ее ногам. Закрывает глаза. Неуклюжие молитвы рвутся из нее бессвязным бормотанием безумной. Раненые собаки и птицы опережают безопасность сына. Временами она борется с желанием взять метлу и подмести все полы — так досаждают ей случайные комочки волос и пыли, блуждающие вокруг и льнущие к ее ногам.

Она видела, как горы рассыпаются в прах и моря вздымаются выше горных пиков. Видела кораллы, растущие на деревьях, и деревья, растущие из кораллов. Видела, как день обратился в ночь, когда Андаманские острова поразило землетрясение. Видела, как ее муж истек кровью и как ее сын покинул острова на корабле, чтобы никогда больше не вернуться. Ничто не может этого изменить. Ни вера, ни отрицание.