Шишкин

Короток зимний день. Едва за полдень перевалило, а солнце к лесу скатилось, вот-вот скроется. Красные полосы по небу вытянулись, кусты в инее, темнеют быстро, серые галки над полем кружат, к дороге прибиваются. Мало ли чем можно поживиться на ней.

До первопрестольной русской столицы оставалось несколько верст. Дальняя дорога близилась к концу. Лошади устали, переходили на шаг. Притомились и путники. Ехали молча. Оживятся, оглянутся разве что на тройку резвую, промчит та лихо мимо, снегом обдаст, холодком обвеет и исчезнет за поворотом, словно и не было ее. Тянулись обозы навстречу. Подле отлогого спуска увидели впереди колокольню Симонова монастыря. На нее указал Стахеев. Приближались к матушке Москве. За большим старинным селом в низине, с каменной церковью, синел лес. Миновали село, лес и оказались в степи; за нею видна стала часть Москвы, с блистающими главами церквей, белыми полосами каменных зданий и темными линиями садов. А едва дорога поднялась на гору, открылась и вся Москва, пределы которой с трудом вмещал взор.

«Это тебе не Казань-городок», — подумалось Ивану.

Солнце закатилось, но было еще светло.

Приближаясь к заставе, он внимательно вглядывался в окружающее. Слух поражали смешанные звуки — стука, шума, говора, и слышался далекий гул, подобный шуму волн в наводнение разлившейся по долине реки, быстрой, многоводной, и чем более по отлогому спуску дорога углублялась в улицы Москвы, тем более шум и движение становились сильнее, здания росли и, наконец, открылись ряды обширных каменных строений, составляющих улицы, запруженные народом, экипажами, санями… Кричали на разные голоса кучера, разносчики, на площадях торговали всевозможными товарами, покупали, спорили, рядились. Над куполами церквей кружили стаи ворон, оглашая воздух резким криком. И весь этот шум, крики, говор и гомон покрывал торжественный звон колоколов.

Наутро, едва светать начало, отдохнув после дальней дороги, Шишкин отправился со Стахеевым знакомиться с Москвой, в которой отныне предстояло ему жить долгих четыре года.

От села Красного[4]

, в котором остановились, до города не близко, потому шли споро. Пахло дегтем, навозом. Скрипели полозья направляющихся к Москве саней. Мог ли знать Иван, сколько дорогих друзей приобретет он в белокаменной, как близка она станет ему, как жаль будет расставаться с ней.

Стекались к церквам прихожане. Разноголосый, радующий душу благовест плыл по Москве.

Первым делом побывали в святыне московской — в соборах кремлевских: Успенском, Архангельском и Благовещенском. Осмотрели новый императорский дворец. Отстояли заутреню в древнем, богато расписанном Успенском соборе. Служба была торжественная, служил митрополит московский. Дивно пели певчие. Иван пожалел, что родные не слышат их. Поставил свечку Николаю-угоднику, чтобы помог. Крестился, шепча молитвы. По окончании службы Стахеев и Шишкин с толпой верующих вышли на площадь. Столько народу видеть еще не доводилось. Перекрестившись на образа, надели шапки. Погода стояла ясная. Попахивало даже весной. Снег на взгорье начинал оседать.

Долго в тот день ходили они со Стахеевым по красивым, уютным улочкам. Дома благообразные, точно барские хоромы среди деревни.

— Недаром говорят, Москва есть сборище господских домов со службами и пристройками, — сказал Стахеев и прибавил: — Как ее не любить, братец, она что сердце у Руси. Каждый раз приезжаю и нарадоваться на нее не могу. Легко в ней дышится. Народец приветливый, добродушный. Да и сам в том убедишься, время будет.

На углах улиц начертаны их названия, и Ванечка останавливался, читал их.

Мясницкая… Ильинка… На воротах каждого дома имя хозяина с указанием сословия или чина. За окнами, на подоконниках, горшки с геранью, как в родной Елабуге.

Побывали на Тверской (она считалась главною и лучшею улицей в городе), полюбовались Страстным монастырем с удивительной звонницей, бульваром добрались до Новинской площади (через полтора месяца Иван Шишкин придет сюда с другими москвитянами встречать масленицу).

На всех улицах и переулках бойкая торговля съестными припасами, беспрестанно встречались овощные лавочки, и на каждом шагу — разносчики, хлеб несут или овощи; на редкой улице не было одного или двух трактиров, кондитерских или гостиниц. Бросались в глаза красивые, модно одетые женщины.

По улицам катили сани, возки, кареты на полозьях. На иную, с гербом на дверцах, прохожий обернется, заглядится, да и почешет в затылке. Пройдет монах навстречу в черном одеянии. Лицо благообразное, серьезное.

Церквей в Москве много больше, чем в тех городах, которые миновали по дороге. И не найти, казалось, в белокаменной двух храмов совершенно сходных между собою; каждый свою имел, особенную черту или в расположении куполов, или в устройстве колокольни.