Шкаф с кошмарами

Матрас за спиной оборотня с лицом отца вздувался. Капелька страха, соломинка страха, одно крохотное нажатие – и реальность не выдержит.

…еще один сон, еще один только страшный сон, еще один кошмар, и кто мог знать, что ты увидишь его наяву…

Дикая паника поднялась с самого дна оледеневшего от ужаса нутра. Она взлетела освобожденной птицей, пробила скукожившиеся легкие, замершее сердце и, ободрав перья о стиснутые зубы, расшиблась, вывалилась наружу еле слышным шепотом. Матрас как губка впитал весь Женькин страх до последней капли. Мертвая рука надавила, натягивая невидимую мембрану до предела…

И реальность порвалась.

Бесшумно лопнул гигантский воздушный шарик. От этого не-звука что-то щелкнуло в Женькином ухе, и по щеке, по шее, побежало горячее, влажное. Две тонкие красные струйки выползли из отцовских ноздрей. Отец удивленно провел пальцами по губам, размазывая кровь как помаду. За его спиной, изломанными паучьими движениями выбираясь в наш мир, вырастала тощая смерть.

Кажется, отец хотел обернуться. Остекленевший взгляд сына всколыхнул в нем давно забытое чувство опасности. Он даже начал поворачивать голову, когда скрюченные пальцы впились в его глазницы. Застать отца врасплох не вышло. Нож вошел в гнилую переносицу мертвяка и с чавканьем вылез обратно. С запозданием пришла невыносимая боль, и отец закричал.

Выпавший нож, пробив ковер, глухо вонзился в доски пола. Ослепленный, отец забился в тонких, кожа да кости, руках, наделенных невероятной силой. Мертвяк опустил безносое рыло к его шее и с силой рванул обломками зубов, разукрасив обои фонтаном артериальной крови. В это краткое мгновение Женька разглядел сгнившее лицо и узнал его… узнал ее, хотя прежде видел только на фотографиях. Оглохший от криков, он смотрел, как его мертвая мать пожирает его же, пока еще живого, отца.

Скованное страхом нутро наконец оттаяло. Женька шагнул вперед, неожиданно твердой рукой ухватив выкидуху. Руки все сделали сами, без участия мозга, как учил отец. Рукоятка ножа задрожала в отцовской груди. Женька и сам не знал, чего было больше в этом жесте – ненависти или милосердия, но теперь понял, что упустил свой единственный шанс выбраться из комнаты. Мертвяк разочарованно выпустил жертву и предстал перед Женькой в полный рост – ребристая гадина с иссохшими мешочками грудей и раздувшимся животом.

Приглушенные беспокойные крики летели из-за стен, проникали в распахнутое окно. Кто-то ожесточенно забарабанил в дверь. Звонок надрывался дребезжа на одной резкой ноте. Шаркая ногами, мертвяк переступил через окровавленное тело. Скрюченные пальцы тянулись вперед, роняя с ногтей красные капли. В раскрытой черной пасти, среди обломков зубов, бился напитавшийся чужой кровью язык – не мертвый, нормальный. И почему-то именно он напугал Женьку до крика, до безумного вопля. Напугал до последнего довода.

Сгореть или разбиться – кто-то считает, что можно выбрать. Разбиться или быть сожранным заживо? Для Женьки вопрос даже не стоял. Он вскочил на подоконник и в один прыжок, покуда хватало храбрости, сиганул в окно. Этим путем покойная Маркиза тысячи раз возвращалась с улицы домой и так же уходила гулять. Один прыжок, одно напряжение мышц, которое перенесет с подоконника на ветку тополя. Одна беда: подросток весит гораздо больше кошки.

Треск сломанного дерева отозвался в поврежденных перепонках ружейным выстрелом, и Женька, не успев даже толком испугаться, спиной вниз полетел на твердый как камень газон. Сверху, глядя ему в лицо, смеялось злое солнце.

* * *

Тяжелые плотные шторы с шумом отъехали в сторону. От яркого солнца, хлынувшего в комнату, Женька зажмурился, часто моргая пересохшими веками. Тетка Кира одарила его своим обычным взглядом, в котором жалость тесно мешалась со страхом, и бодрой скороговоркой выпалила:

– Просыпайся, просыпайся, соня! Нельзя до обеда спать! Сегодня хороший день, особенный день!

Она ударением подчеркнула всю невероятную особенность сегодняшнего дня, который, по мнению Женьки, был таким же дерьмовым, как все предыдущие. Тетка Кира была двоюродной сестрой его отца и последней более-менее близкой родственницей. Пока тянулось следствие, а газеты и телевидение смаковали подробности, Кира вертелась в центре внимания, раздавала интервью, фотографировалась, раз даже ездила на Первый канал, к Малахову, обсуждать тему допустимой самообороны. Женька видел эту передачу еще в больнице – тупой треп с длиннющими вставками бессмысленной рекламы. Смотрел и до слез жалел, что не может переключить канал или зажать уши. Только веки еще слушались Женьку, и он с благодарностью опускал их.