Шкаф с кошмарами

– Вы вместе с нами, что ли, поджигать собрались? У меня тоже зажигалка есть, но у меня хватает ума… Господи, да о чем вы вообще?! – Виктор потрясенно замотал головой. – Это же… это не шутки, это безумие какое-то! Вы тут зубоскалите, а Наташа там…

Он осекся, не очень-то понимая, что именно делает там Наташа, жива ли еще Наташа, и, почему-то, а была ли вообще с ними Наташа? Может, он перебрал на корпоративе и сопит сейчас на диване в монтажной, заблевав рубашку?

– Ната-а-а-аша. – Сквозь желтые растущие вкривь и вкось зубы Морозова повалил дым. – И имя-то такое, простецкое. Не Виолетта, не Карина, не Наталья даже. Ната-а-а-аша. Вы знаете, что в Турции так называют проституток из бывшего Союза?

– Что вы несете, какая, на хрен, Карина? Наша Наташа с этим зверьем! Вы видели? Мертвец! Упал прямо возле двери! Они там стреляли!

Протяжный пытливый взгляд Морозова Виктор выдержал с трудом. Отчего-то хотелось ерзать и чесаться. Зато истерика отступила. Дрожь, грозившая охватить все тело, отползла к лопаткам, втянулась. Морозов пожал плечами, затушил окурок о занозистую стену и тщательно спрятал его под соломой.

– Да-да, все к этому шло… Однако! Заметьте, я с самого начала неладное почувствовал. Ну какая она, к дьяволу, Наташа? Венера! Иштар! Лакшми! А тут – Наташа. Несерьезно, скоморошество какое-то. Я долго об этом думал, пока ехали. Я не спал, а думал, как в полудреме. И знаете, что я понял?

Виктор устало помотал головой. Похоже, старшего оператора накрыл нервный срыв, и ему просто следовало выговориться.

– Что не помню ее. Вот совершенно.

Морозов замахал руками, упреждая Виктора.

– Нет, я про нее много чего знаю. И что развелась, и что фамилия от мужа, и что детей нет, и даже это ваше новогоднее приключение. – Морозов гнусно хихикнул. – Об этом весь новостной отдел судачил, да и у нас, в операторской, слухи ходили. Но вот беда, отдела-то я тоже не помню! Как будто прочел о них где-то, а их самих, девочек этих, мальчиков этих, ведущих, корреспондентов, осветителей, и кто там еще, на деле не существовало никогда.

– Борис Алексеевич, это бред какой-то! – не сдержался Виктор.

– Бред, говорите? – прищурился Морозов. – Тогда ответьте мне, Виктор, вы какой камерой снимаете?

От абсурда происходящего Виктору захотелось надавать Морозову пощечин.

– Последние лет пять на «Кэноне» работаю, вы же не хуже меня знаете. А начинал с «соньки» бетакамовской.

– Ого! Вы, может, и включать их умеете?

– И включать, и свет выставлять, и в композиции кадра разбираюсь! Я все умею! – огрызнулся Виктор во внезапном порыве профессиональной гордости.

– А я нет.

– Что нет?

– Не умею ничего. – Морозов развел руками. – Комично, не правда ли? Старший оператор ГТРК «Красноярск» не умеет работать с видеокамерой. Мы когда эти сумки здоровенные тащили, я все пытался представить, что в них, и не мог. Догадывался, что камеры, но как они выглядят, где у них кнопка включения… камеры же все еще включаются кнопками? Вы не поверите, возможно, но я в ужасе был! Думал, у меня деменция начинается или еще что. А теперь… уф-ф-ф, теперь все встало на свои места. И это страшно бодрит, согласитесь?!

Виктору хотелось сказать, что нет, это совсем не бодрит, и да, он сам в панике, хоть и по совершенно иным, куда более серьезным причинам, но лицо Морозова, вытянутое, чуть синеватое, неожиданно нагнало на него неконтролируемый ужас. Ледяным строем прошлись по телу мурашки. Кожа на затылке съежилась так, что стянутые резинкой волосы заныли у самых корней. Глаза Морозова, старые, выцветшие, смотрели не мигая долго, очень-очень долго, так долго, что Виктору стало неуютно. Казалось, он видит, как к зрачкам старшего оператора липнут порхающие в воздухе пылинки. В неподвижности морозовского тела проступила тяжелая каменная твердость.

«Сошел с ума. Он же рехнулся! – подумал Виктор. – И я заперт с ним в крохотной каморке».

Глумливая улыбочка растянула обветренные губы Морозова. Показались кривые, желтые от никотина зубы. Все лицо его излучало молчаливое торжество, некую тайну, обладание которой возвышает человека-Морозова над человеком-Ковалем. Виктор почему-то подумал о пищевой цепочке, и от этого ему сделалось настолько дурно, что захотелось срочно прервать затянувшееся молчание. Вот только сил не находилось. Точно загипнотизированный, смотрел он в глаза Морозову и не мог не то что рот открыть, а даже веками хлопнуть.

По счастью, вдалеке послышался приближающийся шум голосов. Виктор вздрогнул, отвлекся, прислушиваясь. А когда вновь посмотрел на Морозова, тот лежал, разбросав кривые ноги, уронив голову на плечо. Совсем некстати Виктор вдруг вспомнил, что раньше Морозов никогда не обращался к нему на вы. Он вообще ни к кому не обращался на «вы», даже Председателю ГТРК тыкал запанибрата. По лицу старшего оператора деловито бегала муха, а под лежащей на животе ладонью расплывалось громадное кровавое пятно.

* * *