Однако двумя секундами дело не обошлось. Когда мы вошли, Нина Ивановна пила чай. Хотя старушкой фельдшерица не выглядела, она была лет на десять с гаком старше шкипера и приближалась к отметке восьми десятков. К штурману она относилась как к юноше, обдумывающему житьё. И, судя по всему, до сих пор не обдумавшему.
— Доброго здоровьичка, Нина Ивановна, — вежливо поклонился Юша, протиснувшись в дверь. — О! На горяченькое потянуло?
— Анатолий, поберегите ваши двусмысленности для Амалии Аскольдовны, — строго отреагировала фельдшер, сходу введя дядю Толю в ступор. Шкипер зарделся и заткнулся. — Что, опять давление? Садитесь.
— Отсидел уже вроде, — смущённо ответил Юша. — Я лучше присяду.
— Как угодно. Рукав закатите. Не прячьте вашу галерею. Искусство должно принадлежать народу.
Никакой особой галереи у Юши на правой руке не было. Так, змея по кисти вьётся вокруг кинжала. В первый раз, разглядывая его татуировки, я на эту гадюку даже внимания не обратил. Затерялась в рыжих порослях Юшиной шерсти, как в зарослях выгоревшей травы.
— Я слышала, у нас что-то со страусами произошло? — спросила Нина Ивановна, затягивая манжету тонометра на Юшином бицепсе. — Лизавета сбежала?
— Весь зоопарк на ушах стоит, а вы не в курсах? — изумился шкипер.
— Я десять минут как пришла, — пояснила фельдшерица, надевая стетоскоп. — У Гликмана вчера отпрашивалась. По личным делам. Не по интимным, а по личным, — поторопилась уточнить она, и Юше пришлось сглотнуть очередную неуместную шутку, которая уже рвалась на волю.
Нина Ивановна быстро измерила дяде Толе давление:
— Сто сорок пять на девяносто. Так, детский сад. Как говорят у нас в станице: жить будешь, но… кхм-кхм… но женихаться не сможешь.
— Вам, значит, можно фольклором загибать? — робко возмутился шкипер. — А мне, значит, нельзя?
— Анатолий, деточка, поживёте с моё… — Нина Ивановна снисходительно воззрилась на Юшу через очки в тонкой оправе.
— Таблеточку дадите? — хмуро буркнул Юша.
— Таблеточку дадим. Кстати! Вчера у меня один пациент тоже таблеточку просил. Как же у меня из головы вылетело?
— Ну, мало ли кому закинуться приспичит…
— Нет-нет! — Нина Ивановна заволновалась, сняла очки, протёрла, снова надела. — Пациент пациенту рознь. Этот, вчерашний, как раз от страуса пострадал!
— Чегооо?! — шкипер выпучил глаза, как тот дракон на груди у япошки. — Как — пострадал? Чего ж вы молчали?!
— Вот сейчас давление до двухсот подскочит, инсульт вас разобьёт, и все страусы мира будут вам, Анатолий, до глубокой синевы, — предупредила фельдшер. — Так что дышите глубже и расслабьтесь.
— Какое расслабьтесь? — застонал Юша по-слоновьи и проглотил, не запивая, таблетку, которую ему подсунула фельдшерица. — Нет, я точно кони шаркну…
— А нельзя это сделать тихо, без вашей… эээ… фени? И не в моём кабинете. Потерпите немного, а я вам всё расскажу.
История оказалась недолгой. Вчера в медпункт доставили пострадавшего с рваной раной на щеке. Приятель привёл, под руку.
— Рана не то чтобы пустяшная, но не смертельная, — пояснила Нина Ивановна. — Здоровый детина, в дни моей молодости их амбалами называли.
— В дни моей старости их так же называют, — вклеил реплику Юша.
— Вполне возможно. И дружок у него тех же габаритов. Но дружок вроде трезвый, а потерпевший — под градусом. Вот спьяну и полез страуса дразнить. Морды ему корчит, щёки раздувает, уши оттягивает…
— Откуда у страуса уши? — удивился шкипер.
— Да свои уши оттягивал, а не страусиные! А барьер вокруг страусиного загона, как вы знаете, у нас из нескольких труб параллельных сварен. Этот идиот вскарабкался на ту трубу, что пониже, устроил клоунаду… Страус — птица обидчивая, не выдержала, щипнула его за щеку. Но как-то несерьёзно. Если бы серьёзно, могла всю щёку с мясом вырвать.
— И надо было, — заметил кровожадный Юша. — Зря она так безответственно к делу подошла. А какой именно страус этого урода клюнул?
— Откуда я знаю. Страусов и допрашивайте, снимайте отпечатки клювов.
— Лады, разберёмся. Дальше чего?
— Дальше я рану обработала, написала направление в поликлинику и отпустила его подобру-поздорову. А он мне: доктор, таблеточку дайте, чтобы я бешенством не заразился. Я ему говорю: это страус от вас может бешенством заразиться! Вот ведь паразит…
— Раз вы направление писали, может, имя его запомнили или адрес? — Юша внутренне принял стойку добермана.
— Анатолий, деточка, что вы такое говорите? В мои-то годы с моим склерозом я и своё имя не всегда припоминаю.
Юша разочарованно поднялся со стула.
— Хорошо всё начиналось… — протянул он. — Ну ништо, и на том благодарствуем, Нина Ивановна. Пошли, киндер.
И мы направились к двери.
— Имя-то я не помню, — раздалось у нас за спиной. — Чего мне его запоминать? Оно у меня в журнале посещений записано…