Школа Добра

Я решилась посмотреть на Алекса и открыла один глаз. Он был в домашнемчерном халате, из-под которого торчали черные же пижамные штаны. Я сначала подумала о том, что этот мужчина, кажется, крайне сурово относится к цветовой гамме своего гардероба. И уже только потом сообразила, что этому мужчине совершенно точно не место в моей спальне и в моей кровати, на которой он так вальяжно разлегся.

В моей спальне? Я резко села и огляделась по сторонам. Это не моя детская в доме родителей, не моя спальня в общежитии Школы Добра, не комната в Русалочьем городе и не келья в Речном поселке.

– Где я?

– Дома, – спокойным голосом ответил Алекс и попытался меня обнять.

– Это не мой дом! – увернулась от него и спрыгнула с кровати.

– Правильно, – он довольно мурлыкнул, перекатился на живот и в сложенные руки подбородком уперся. – Это НАШ дом.

Я все еще сплю. Это бред.

– Я подумал, что раз ты все равно уже все знаешь...

Чувствую, что правый глаз дергается, а левая бровь сама по себе в вопросительный знак выгибается.

– Ты! – ткнула в него пальцем.

– Воспользовался ситуацией, а сам – в кусты?

Я независимо плечиком дернула и гордо произнесла:

– Какие кусты? Не понимаю, о чем ты...

– Странно, – Алекс поджал губы и головой озабоченно покачал, но я-то видела, что в глазах смешливые черти пляшут. Поманил меня пальцем, но я качнула головой и отступила в сторону двери.

– Если ты планируешь побег, то тебе в другую сторону, – любезно сообщил Александр, и я замерла на месте. – Там ванная, коридор с другой стороны.

Метнулась зайцем в указанном направлении, чтобы чертыхнуться, услышав за спиной веселый смех.

– Правильно, солнышко. Ты пока умойся, потом доктор, потом завтрак, а потом мы все обсудим.

Черт! Черт! Как-то все неправильно.

***

Как должен чувствовать себя мужчина, если его излишняя самоуверенность приводит к тому, что сам он получает по голове палкой, а его любимую женщину похищает толпа взбесившихся подонков. Как чувствовать себя, если, преодолевая боль и страх, ты бежишь по следам похитителей, а напарываешься на заваленный камнем, щебнем и песком подземный ход. Что ты должен думать, когда тебе, почти двое суток спустя, удалось выйти на след и даже не примчаться – а прилететь в деревню оборотней... А там обнаружить реки крови, одного запуганного до заикания волка и ни намека на женщину, которая успела стать смыслом жизни.

Схватить тщедушное создание за шею и, из последних сил сдерживая свое темное начало, прорычать в лицо, по которому волнами проступала редкая серая шерсть:

– Где она?

– Жива... О, Богиня, защити! Жива. Она ушла.

Выбивать правду не пришлось. Оборотень все рассказал сразу и сам, без понуканий и требований. Казалось, что он просто не может молчать. И с каждым следующим словом ты понимаешь, почему. Услышанное даже не ужаснуло, всколыхнуло все внутри и вызвало стон стыда и сожаления.

– Кто посмел?

Два слова. Кто из темных сумел договориться с волками? Кто отдал приказ похитить его любимую женщину? Кто посмел глянуть в сторону той единственной, которая...

– Королева.

И сердце падает с разгона, разбиваясь у твоих ног.

– Не верю...

Волк плачет и закрывает лицо руками. Его можно понять – после всего пережитого бедняга, видимо, полностью потерял надежду на жизнь. И ты понимаешь, что старое заклинание, которому тебя давным-давно обучил дед, и которым ты никогда в жизни не пользовался, потому что это подло, подло и... и ты произносишь нужные слова. И сплетаешь серию сложных петель. А оборотень с блаженной улыбкой откидывает голову на спинку кресла и еще до того, как ты завязал последнюю петлю, произносит:

– Спасибо...

А потом бег в темноте с ощущением холодных струек пота по позвоночнику. Внутренний магнит привычно выворачивал в нужном направлении. Но все равно было страшно: а вдруг именно сегодня произойдет сбой и ты не найдешь ее? Вдруг именно сегодня она погибнет, потому что ты идиот, который слишком сильно верит в родственные связи и в... себя. Пожалуйста, пожалуйста, все темные боги и светлые тоже, все проклятые демоны, все прирожденные убийцы, все сияющие ангелы мира, пусть только с ней не случится ничего действительно непоправимого.

Она лежала на берегу, свернувшись калачиком и смешно выгнув шею, чтобы было видно звезды. Была такая вся открытая и трогательно-ранимая, что даже в глазах потемнело от желания немедленно спрятать ее за высокую каменную стену, чтобы никто, ничто и никогда... Но не позволит же! Губами шевелила и ежилась от холода. От холода! Потому что из одежды на ней было только одно полотенце. И то мокрое и в кровавых разводах. Броситься к ней, не медля ни секунды, и уточнить аккуратно, что она помнит.