Через некоторое время молитва закончилась и раздались аплодисменты. Мы с Абдул Рашид Ханом обнялись. А потом Вохид Хан торжественно заявил, что, если понадобится, он лично поедет в Кабул и проследит, чтобы погрязшие в коррупции бюрократы и нерасторопные чиновники не помешали строительству школы для киргизов в Малом Памире.
Так закончился тот памятный вечер. Это была одна из самых незабываемых встреч, из всех случавшихся со мной за двенадцать лет с момента неудачного восхождения на К2 и случайного знакомства с жителями Корфе. События той ночи были значимы сами по себе, но дальше вся эта история разворачивалась еще более замечательным образом.
Следующим утром, примерно в 10 часов, мы с Муллой Мохаммедом простились с нашими киргизскими друзьями и покинули Бахарак, направившись на запад, в Файзабад. Была пятница, 13 мая. Проезжая по городу, мы заметили толпу мужчин, собравшихся рядом с мечетью Наджмуддин Хан Возик рядом с базаром. Их лица были искажены злобой, у многих в руках были палки, лопаты и мотыги.
Мы проехали мимо них, через три часа прибыли в Файзабад и тут же заселились в гостиницу Marco Polo Club. Когда-то это здание, построенное на острове посреди ревущей Амударьи (так у автора. Файзабад расположен на р. Кокча. –
К тому времени опубликованная в Newsweek весть уже проникла даже в самые отдаленные уголки исламского мира. Разъяренные муллы в мечетях от Марокко до Исламабада готовили гневные речи, которые должны были произнести во время пятничной молитвы, как правило, начинающейся в 1.30 дня. Сотрудники практически всех иностранных миссий в восточном Бадахшане опасались, что ситуация вот-вот выйдет из-под контроля. Поэтому все они начали спешно покидать город. Кто-то успел сесть на самолет ООН, а кто-то спешно запрыгнул во внедорожник и направился на юг, поближе к Кабулу.
Но я в такие минуты обычно придерживаюсь другой линии поведения. Когда вокруг неспокойно, я предпочитаю быть рядом с местными жителями, а не с иностранцами, пусть и хорошо вооруженными. Поэтому я решил остаться в Marco Polo.
В тот вечер группа западных граждан, работающих в различных благотворительных компаниях и эвакуирующихся из Бахарака в Файзабад, привезла тревожные вести. Несколько консервативных религиозных деятелей особенно рьяно выступили днем в мечети. Они заявили, что оскорбление, нанесенное Корану в Гуантанамо, должно быть жестоко отомщено. После этого несколько сотен человек покинули мечеть и направились в юго-восточную часть города, на улицу, где находились дома и представительства почти всех иностранных некоммерческих организаций.
В течение следующих часов беснующаяся толпа разнесла все эти офисы вдребезги. Окна были выбиты, двери выломаны, техника и мебель уничтожены. Припаркованные автомобили крушили кувалдами и ломами, а затем поджигали. Во время погрома были убиты четыре местных жителя, работавшие в западных организациях. Позже Вохид Хану и силам безопасности удалось все же восстановить порядок и остановить насилие, но это стало возможным лишь после того, как были застрелены двое возмутителей спокойствия, ранено как минимум двенадцать и арестовано более пятидесяти.
Когда я, находясь в Файзабаде, узнал обо всем этом, сердце у меня упало. Раньше, что бы ни происходило, я умудрялся сохранять оптимизм: я верил, что у нашей организации в Азии при любых обстоятельствах есть перспективы. Но в тот вечер мне казалось, что новая школа недалеко от Бахарака, находящаяся в какой-то паре километров от только что разгромленной улицы, тоже наверняка разрушена до основания. Если это и вправду произошло, то можно считать, что мы сделали колоссальный шаг назад. Вся наша деятельность в Вахане тогда оказывается под угрозой. От такого потрясения, возможно, и не удастся оправиться. Годы кропотливой работы, общение с местными жителями и достигнутые договоренности в один миг будут перечеркнуты. Не остается и надежд на то, что удастся выполнить обещание и помочь Абдул Рашид Хану и его народу, живущему на Памире. Только что разгоревшийся, забрезживший свет померк.
Я подумал: «Если маленькую школу неподалеку от дома Садхар Хана, нашего покровителя и самого влиятельного человека во всем Бадахшане, сровняют с землей, значит, можно сворачивать дела. В Вахане нам делать нечего».
Конечно, я не знал, есть ли основания для таких опасений, но дурные предчувствия полностью завладели мной. Мое смятение усугублялось еще и тем, что Мулла Мохаммед вдруг сбежал. Вероятно, он где-то прятался, рассудив, что подальше от меня будет в большей безопасности. Меня это не разозлило – разве можно винить его? Но его исчезновение лишь подтверждало, насколько трагически развиваются события.