Школа. Остаться в живых (сборник)

На перемене Лека сидит на подоконнике, рассматривает лица, словно видит первый раз. Смешно. Смешные. Инопланетные какие-то физии. Фильм был такой древний: там мужик надел специальные очки и — бац — увидел, что вокруг одни пришельцы, закамуфлированные под местных жителей. Без очков — люди как люди, в очках — мурло на мурле. Так и тут.

Из-за двери выплыла русичка и стала продираться сквозь народ, как сквозь чащу. Она новая, молодая совсем, при этом дикая пуще эфиопа. У нее бзик на наркоте. Считает, что все вокруг колются и долбятся без продыху. Девкам в пятницу после урока начала втирать: «Девочки, будьте осторожны, сейчас все это стало так доступно, вам трудно представить все опасности, вам кажется, что это все ерунда, а на самом деле… бла-бла…» Девки попадали под стол. «Я говорю: а что вы на меня все время смотрите? — пересказывала потом Башакова. — Что я, самая завзятая?..»

При этом русичка старше их всех на сколько? Лет на семь? Всего ничего. Вне школы, в компании какой-нибудь могли бы вместе тусить… А тут как будто с другой планеты. Были б очки-рентгены, небось тоже высветилась бы… Их, наверно, вербуют там, в институтах этих и педулищах. Из нормальных молодых чуваков делают деревянных солдат, и они в момент перестают понимать других нормальных молодых чуваков.

— Газиев, у тебя деньги есть? — спрашивает Лека.

— Чего?

— Деньги у тебя есть? — терпеливо повторяет она.

— Ну.

— Сколько?

— А тебе зачем?

— Сколько?

— Ну хз. Рублей триста.

— А больше есть? Не с собой, а в принципе?

— Ни фига себе, — говорит Газиев. — Может, еще ключи от квартиры?

Он из немногих вменяемых среди моря инопланетных уродцев. Он, скорее всего, дал бы денег. Но у него их нет. Триста рэ — это не деньги.

У Башаковой наверняка при себе больше. Но Башакова как раз не даст. И Элька Богута из параллельного, хотя они даже типа подругами были в прошлом году И Тимур. Тимур не просто не даст, а еще обосрет по самую макушку.

Самая гнусь — просить. Просить — значит падать. Упал — лежишь. Лежачего не бьют, через него просто перешагивают.

В классе тридцать два человека, в параллельном почти столько же. Если бы все скинулись по десять баксов, получилось бы даже больше, чем надо. Десять баксов — это еще меньше, чем триста рэ. Не деньги. Тем более, она отдаст.

Она просит. И у Башаковой, и у Эльки, и даже у Тимура.

— Зачем тебе? — спрашивает Башакова.

— Мне надо выкупить собаку, — говорит Лека в слабой надежде пробить на жалость, — ее украли. Если я до вечера не соберу денег, ее убьют.

— Откуда это у тебя собака за пятьсот бакинских? — удивляется Башакова и торопливо добавляет: — У меня столько нет.

«Сними с карточки», — думает Лека с ненавистью, а вслух говорит:

— Дай сколько есть.

Башакова, естественно, не дает. Не просто так, а по принципиальным соображениям. Она не вступает со знакомыми в кредитные отношения, потому что портятся отношения обычные.

— А с незнакомыми вступаешь? — интересуется Лека, шуря глаза.

— Я не «Сбербанк», — нелогично отвечает Башакова.

Тупая корова. Типа как у Леки есть с ней хоть какие-то отношения, чтобы их можно было портить…

Тимур посылает еще быстрее. Сначала предлагает оказать услугу сексуального характера, потом ржет, как больной конь, потом посылает.

— Маску поправь, — говорит Лека. — Хобот торчит.

— А?

— На.

Она отходит к окну, сбрасывает сумку на пол. За окном ноябрь. На асфальте трещина, как шрам от аппендицита. Не от самого аппендицита, а оттого, что его вырезали. Весь ноябрь все катится под гору. Как лавина.

«У них один дешевый пафос, — сказала завучиха историчке. — Сил нет, дай пострадать. Каждый чих — повод для страдания». Завучиха даже голос не понизила, хотя Лека стояла в двух шагах. Для капитана деревянных солдат она — пустое место. Дыра в пространстве, в которой клубился дешевый пафос.

От окна тянет холодом.

— Что, правда, собаку грозились убить? — спрашивает Русик Газиев.

— Нет, — отвечает она. — Наоборот.

— «Наоборот»? Купить, что ли?

Звонок сверлит уши. Мутанты начинают разбредаться, закидывая на плечи сумки и поводы для страданий.

— На историю идешь? — Русик хищно зевает, по-крокодильи хрустнув челюстью.

— Нет.

— Может, продать что-нибудь? — советует мудрый Газиев.

— Ты, Газиев, мудрый такой, — восхищенно говорит Лека, не поворачиваясь. — Я бы ни в жизнь не сообразила. Обалдеть, надо же, когда нужны бабки, можно продать что-нибудь!

— Чего ты на меня-то скалишься? — обижается Русик. — Тоже мне. Да мне в принципе покласть на твои дела.

— Чтобы продать что-нибудь ненужное, надо сначала купить что-нибудь ненужное, — популярно объясняет Лека.

Это называется «ликвидность активов». Вещи, которые можно быстро обернуть в деньги. Лекиным активам грош цена в базарный день. МП-тришник, телефон, шмотки. Теоретически ликвидно. Но не доходно.

Повод ли это для страданий? Честно? Иногда — да.

— Да исполать, — бурчит все же оскорбленный в лучших чувствах Газиев и бредет на свою историю.

На истории есть шанс схлопотать пару, поскольку историчка честно обещала вызвать в ближайшем будущем.