Школа. Остаться в живых

Но они и не подумали уходить. Саша Иванов и Витя Петров — так звали скинов — учились в том же одиннадцатом «В», вернее, периодически посещали уроки. В основном они проводили время в борьбе за чистоту русской нации: шлялись по району, трясли азеров, вьетнамцев и, для профилактики, славянского вида малолеток. Они не присутствовали в тот день ни на одном из уроков и появились в школе совершенно неожиданно для своих одноклассников, часть которых смотрела на них с искренним восхищением, а некоторые, вроде Сопли, — с животным страхом.

Выдержав многозначительную паузу, Иванов с Петровым резко сменили линию поведения. Приняв расслабленные позы, они заулыбались и принялись кадриться к девчонкам.

— Ну, кто сегодня желает провести с нами время, дамы? — осведомился Петров, подойдя к Ленке Свирельниковой и положив обе руки на ее большие груди.

— Я пас, — сообщила Свирельникова и хитро кивнула в сторону одноклассницы — Ирки Томиной. Мол, попробуй с ней поговорить.

Данными Ирка не уступала подруге, а трахалась в сто раз лучше — отзывы, во всяком случае, были только положительными. Петров нехотя убрал ладони с сисек Ленки и подошел к Томиной. Томину он имел уже не раз, а вот Ленка все строила из себя целку.

— Ты как?

— Запросто. Хочешь, пойдем в сортир.

— Не, давай вечером у нас.

— Ладно.

Иванов выбрал себе на вечер Катьку Летвакову.

— Этого чернозадого сегодня наверняка не будет? — спросил Иванов у той же Летваковой.

— Не, историю точно отменили.

— Ну ладно, в следующий раз с этой мразью побеседуем… И, это, — Иванов повернулся к Сопле. — Слышь, Сопля, вечером чтобы был у Витьки. Понял?

— Зачем еще? — В глазах Сопли мелькнул страх.

— Затем, пидор вонючий, что пора тебя повязать.

— Чего? — вытаращился Сопля.

— Пошел на хуй! — рявкнул Иванов. — Чтобы в семь был, урод.

Еще немного потоптавшись на крыльце, одиннадцатый «В» рассосался кто куда.

* * *

В семь часов все были в сборе. В комнате с выцветшими обоями двадцатилетней давности на старом диване с облезшими подлокотниками расположились Иванов с Петровым вместе со своими спутницами. В кресле напротив них сидел спитой мужик. К стене рядом с креслом были прислонены костыли — у мужика не было одной ноги. На полу возле двери расположилось еще несколько человек. Среди них был и Сопля.

— Девчат, вы бы пока пошли на стол пометать, — обратился мужик к Катьке с Иркой.

— А нам тоже интересно! — капризным голосом запротивилась Томина.

— Давайте, давайте, — мужик брезгливо махнул рукой в сторону двери. — И в магазин метнитесь, а то у нас одна бутылка водки на всех.

Девки неохотно поднялись и, покачивая затянутыми в дешевую джинсу ягодицами, вышли из комнаты. Мужик дождался хлопка входной двери, означавшей, что девицы покинули квартиру, и начал разговор:

— Ну что, пацаны, какие у нас дела?

— Да херово все, батя, — поднялся с дивана Петров. — Сам знаешь. Черные борзеют, баб наших портят, суки. Да еще этот, Гедзоев…

— Что за Гедзоев?

— Да историк новый. Это вообще уже, батя! Чурка учит нас истории!

— Ты мне не рассказывал, — отец Петрова устроился в кресле поудобнее, приготовившись слушать.

— Да нечего было рассказывать. Сами недавно узнали. Сегодня хотели посмотреть, поговорить, но историю отменили — поважнее у урода дела нашлись, чем русских учить.

— Да про него мало что известно, — вмешался в разговор Иванов. — Не то чечен, не то дагестанец. Типаж классический — чурка чуркой. В Москве несколько лет — приперся из своего Чуркистана. Типа образованный. А там хер знает. Да и какая разница: пусть хоть академию закончил — все равно ж чурка. Да еще место русского занимает. А то во всей Москве ни одного русского учителя не нашлось…

Отец Петрова задумчиво потер небритый несколько дней подбородок и после небольшой паузы сказал:

— Да, пацаны, это уже ни в какие ворота. Я с братишками против этой сволоты в сраной Чечне воевал, мы жизни клали, калечились, — он кивнул на обрубок ноги, замотанный в штанину, — а теперь вот, значит, эти ублюдки учить нас будут. Нет, так дело не пойдет…

— Вот и мы так думаем, отец, — теперь Петров стоял возле окна и в задумчивости рассматривал весенний двор, с которого через открытую форточку доносились детский плач, собачий лай, женские голоса и шум автомобилей, парковавшихся или, наоборот, выезжавших. Апрель катился к своему концу, сотрясая тихие дворы девятиэтажек какофонией звуков. Продолжая смотреть в окно, не оборачиваясь, Петров закурил и закончил свою мысль: — Завтра снова история по расписанию. Есть идея завалиться в школу всей бригадой и поговорить с господином историком по душам, так сказать.

— Может, лучше после уроков его подождать? — отозвался один из тех, что сидели на полу возле двери.

— Э нет… Я русский человек и буду говорить там, где мне хочется. По углам пусть эти чурки жмутся — мне незачем. И вам тоже. Хватит. Зайдем во время предыдущего урока, переждем в сортире, а когда начнется история, пойдем проводить профилактическую беседу.

— Правильно, сын, — поддержал Петров-старший. — Нечего бояться.