Школа трупов

Но он забыл про свою собственную страсть. И первый же репортёр сумел найти его слабое место.

"Вы должны сказать нам несколько слов, господин Эйнштейн, всего несколько слов, которые бы очень сильно помогли сионистскому движению..."

И прежде чем на корабле успел закончиться карантин, Эйнштейн уже пообещал дать речь на парадном обеде, сказать пару слов на ужине, выступить на радио и так далее...

Все пять дней, что он пробыл в Нью-Йорке, были настоящей вспышкой активности во имя сионистского движения.

Эдвин Мюллер: Очерк о жизни Эйнштейна.

(The Nation, Сентябрь 1938)

*****

Вендель ! Вендель ! Курам на смех ! Маленький господин ! Жалкая диверсия ! (Вендель полностью подчиняется своему еврейскому Совету.) Вендель - пустое место, вонючий козёл, страшилище, наводящее ужас на детей YHumanite... Но остальные, кто они ? I’Humanite никогда не упоминает их, только Вендель ! Надоело ! У нас ведь ещё король есть ! И чертовски могущественный, вот вам моё слово ! Великой мировой династии ! Луи XVI - просто тля ! Вот Ротшильд - это монарх ! Морис ? Артур ? Джеймс ? Кунигунд ? Как его зовут ? Который из этих господ ?

Ах ! Как бы было замечательно, если бы его показывали в кино, почаще, говорили бы о нём по радио, денно и нощно, чтобы мы были спокойны, зная, что он хорошо позавтракал... чтобы мы всегда были в курсе... что он хорошо поспал... что он справил свою нужду... Но ни слова... унылое молчание... Суровый протокол... И наши принцы, владыки великой семитской сатрапии ? и все придворные ? их мы тоже хотим знать ! официально !... Только Вендель ! Набило оскомину ! К чёрту его !

Нам нужны настоящие принцы !... Не актёры ! Не видимости ! Наш Лараз ! Наш Дрейфус ! Вряд ли мы их даже мельком увидим... Какая жестокость ! Наши Штерны, наши Боллаки, наши Блохи (Blochs), наши

Бадеры, наши Перейры, нам их не хватает... мы хотим иметь их прямо перед нашими глазами... целыми днями... Наших эмиров Фулдов, Коэнов, Эмпенов, мы забыли про них... L'Huma никогда не говорит о них... Это преступление ! Ни даже о Ротшильде, Луи, который гниёт там, в венских застенках, посаженный под замок другом капиталистов Гитлером.

Всё это очень странно ! Подозрительно !... Le Popu, L'Huma обманывают своих читателей ? Может, их редакторы евреи ? Может, они скрывают от нас самое главное ? Реальных правителей ? Наших неотразимых и всемогущественных владык Франции, сплошь семитов, чудесно облеченных фантастической властью, наделённых огромными привилегиями, сплошь евреев, сплошь кузенов... Хм ! Хм !... Почти божественных владык ! Не владельцев сквозняков, замков в Гаскони, трухлявых крыш и излюбленных приведениями мест ! Нет ! Нет ! Нет ! Функционирующих на полную катушку трестов ! вот где они хозяйничают, где они суперверховодят, могущественные, как боги !... Они сильны, они поражают вас, они мечут в вас молнии... Настоящие сверхъестественные существа, которые осыпают нас, наши кости, прямыми, неотразимыми ударами с Олимпа, которые нас изводят как им угодно, которые заставляют нас голосовать за кого им угодно, которые заставляют нас подыхать как им угодно, где им угодно, когда им угодно, не утруждая себя никакими объяснениями. Нужно только два или три раза сердито хрюкнуть, чтобы подстегнуть стадо слюнявых скотов ! раз ! и готово ! война началась !... Или революция ! Обвал валюты ! Разрушение континента ! Зависит от... Их воли, абсолютно, вот так ! Один их каприз ! И вас больше нет.

*****

До войны народ, в сущности, совершенно не понимал смысла таких слов, как Капитализм... Эксплуатация... Сознательность рабочего класса... Тресты... Революционный синдикализм... До войны эти слова мусолили все, кому не лень... Народ то и дело разевал своё хайло... Он всегда его разевал... При этом, конечно, ни черта не смысля в острых социальных вопросах. Для него это китайская грамота... Да и верил он в это как-то слабо... Он ещё не осознал тогда всю неимоверную чудовищность своего положения угнетённого мученика, распятого фабрик, умалишённого каторжника.

Все это пришло намного позже вместе с золотом огромной пропаганды, в особенности с русским золотом, добытым другими острожниками на покрытых льдом торфяниках где-то на Амуре.

Мир не так уж и велик.

Рабочий до войны, само собой, у него было право на вполне законное возмущение, он мог гневно надувать свои посиневшие от дрянного вина щёки и закатывать мелодраматические сцены в духе Золя...

Решено, за этим дело не станет, всё началось неожиданно, как крапивная лихорадка: красная горячка после очень серьёзных разговоров, к концу выборов, привела его к первому мая, к драматическим событиям на баррикадах, короче говоря, потрепал нервы полицейским, поднял на ноги всю кавалерию, чтобы та покрасовалась своими латами на забитых бульварах, и больше ничего.