Школьный вальс

— Какие идиоты! — с сердцах кричу.

— С каких пор Долматов зовёт тебя на вечеринки? — с озадаченным видом поворачивается ко мне Ваня.

Если бы я знала. Для меня это не менее неожиданно.

Никто. Никогда. Не звал меня на вечеринки. На них я была так же неуместна, как Герасимов, Долматов и Грачев в церковном хоре.

— Это просто шутка, — сухо кидаю. — Ты же их знаешь.

— А если не шутка?

— Я все равно не пойду, — без тени сомнения изрекаю.

Во-первых, мне это не интересно, а во-вторых, меня все равно родители не отпустят. К тому же Долматов не мог говорить это всерьез. Напоминаю: я состою в школьном совете. Клубе ботаников. Мы лузеры. Ручаюсь, уже в понедельник Долматов забудет о своем предложении и найдет новую жертву для своих тупых шуточек, которые понятны только ему одному.

Глава 6

Арсен

Меня бесит до скрипа зубов скалящаяся рожа Дара.

Да он серьезно, что ли? Утка и вечеринка? Прошу заметить, наша вечеринка. Та самая, куда хорошим девочкам вход воспрещен. Где главное правило: отрывайся и беспредельничай.Впиваюсь испытывающим взглядом в Долматова, но тот ухмыляется мне в зеркале и подмигивает. Говнюк.

— Дар, ты накурился? — спрашивает ошарашенный Грачёв. — Ты только что позвал королеву зануд на нашу тусовку?

— Ну может, не такая она и зануда, — беспечно хмыкает Долматов, лукаво на меня косясь. — Спроси у нашего тихушника. Он тебе больше расскажет.

Раздраженно закатываю глаза, откидываясь на сиденье.

Кретин никогда не угомонится.

— Я же тебе сказал, что между нами ничего нет.

— Именно поэтому ты с ней проторчал сегодня целый час, — замечает Дар. — Ага. Совершенно ничего.

— Если ты не вкурсе, меня наказали, — указываю рукой на свою подбитую скулу.

— С каких пор ты начал отбывать наказания? — хмурится Сёма.

Черт! И этот туда же! Почему у меня друзья такие любопытные засранцы?

— Я не мог уйти, — ворчу себе под нос, уже жалея что остался.

Мне стоило поднять свой зад и выйти из художественного класса. И уж точно не нужно было помогать Нине и этому задроту Литвинову рисовать дурацкую стенгазету.

Эй, это занятие не для парней, ясно? Кому вообще нужны эти стенгазеты кроме учителей? Все знают что веселье начинается после школы, а не на этих школьных дискотеках, где учителя как церберы следят за нашей добродетелью. Что, впрочем, не мешало нам с парнями тайком протаскивать выпивку, поить ей девчонок и заниматься в туалете или за школой всякого рода непотребствами.

— Не мог или не хотел? — уточняет невинно Дар, а у меня, клянусь, глаз дергается. Этот парень доведёт меня до нервного тика!

— Да пошли вы! — фыркаю. — Она все равно не придёт на твою вечеринку, Дар. Ты зря ее позвал.

Не могу сказать, что разочарован этим фактом. Уткиной действительно там не место. Мы там не вязанием крючком занимаемся.

— Это мы ещё посмотрим! — бросает Долматов, почему-то не сомневаюсь в своей затее.

Что задумал этот сукин сын?

— Делай, что хочешь, — небрежно отмахиваюсь.

Хочет поиграть с Уткиной? Флаг ему в руки! В конце концов, мне нет до неё никакого дела.

* * *

Дома меня встречает горячий обед на столе и отчетливый запах сигарет. Мама снова курила. Если бы отец узнал…Впрочем, ему уже нет никакого до этого дела. Это раньше он бы пристыдил ее и стряс обещание не притрагиваться к никотину. Должен сказать, она не бралась за них шесть лет. А сейчас вот снова… закурила.

Брезгливо морщусь и открываю окно, впуская свежий воздух. Сжимаю до хруста пальцев подоконник, тяжело дыша. Смотрю вниз на маленькие фигурки детей, которые играют на детской площадке. Когда-то и я играл на этой площадке. Правда, в моем детстве вместе спортплощадки стояли ржавые турники, качели были оборванными, а на дереве, что спилили несколько лет назад, весело колесо.

— Привет, как дела в школе? —вздрагиваю, услышав голос матери.

Повернувшись полубоком, так чтобы она не увидела разбитую губу и синяк на скуле, отвечаю:

— Все хорошо, мамуль.

— Садись, тогда кушать. Ты наверное голодный после тренировки.

Я не был на тренировке, но ей не обязательно знать о том, какой осел у неё сын. Однако и лгать маме у меня не получается. Поэтому что-то невнятно мямлю себе под нос, так и не поворачиваясь полностью. Мама подходит к шкафу, достает ложку и кладет перед тарелкой борща. Красный. Мой любимый.

Понимая, что оттягиваю неизбежное, я спрашиваю ее о самочувствии, затем ещё задаю несколько дежурных вопросов и мама, разумеется, начинает подозревать что я заговариваю ей зубы. Хмурится, пристально оглядывая меня с головы до пят. Ее взгляд падает на сбитые костяшки пальцев, отчего губы в недовольстве поджимаются.

Черт. Спалился.

— Ты снова подрался?

Выпрямляюсь и подхожу к столу, уже не скрываясь. Сажусь, беру ложку в руку и легкомысленно бросаю:

— Пустяки, мам!

— Арсен… — она вздыхает, огорченно качая головой. Дотрагивается до моей щеки, нежно гладит по голове, как будто мне пять, а не восемнадцать. — я за тебя переживаю, милый.

Сердце сжимается от глухой боли. Ее слова как резкий удар под дых.

Стискиваю крепко в руке ложку, растягиваю на губах обаятельную мальчишескую улыбку перед которой она никогда не может устоять.