Шляхта и мы

– В тифу лежу, – говорил я, наконец., с отчаянием юродивого. Это оказывало нужное действие, публика очень быстро оставляла меня в покое, приговаривая: «Ну и подыхай, его бы пристрелить нужно». Какой-то шляхетский юноша действительно хотел испробовать на мне свой револьвер. Кто-то его остановил».

Я. Подольский вспоминает о том, что во время захвата Галиции, «как и следовало ожидать, «не забывали о евреях». Хорошие традиции «древней святой Польши» требовали того, чтобы насиловали еврейских девушек, убивали стариков, грабили гетто… Но разве не точно так же держали себя поляки и во время кратковременного пребывания на нашей Украине? Ужасное мщение готовит себе буржуазная шовинистическая Польша…»

Как же так, пан Ежи Помяновский, – идет серьезный и большой спор, а Вы в это время мелкими подлогами занимаетесь? Нехорошо. Не по-шляхетски. Не по-рыцарски. Впрочем, если Вы тот самый пан, который мне и Александру Пинхусовичу Межирову показывал в 1964 году Варшаву, то, значит, Вы – еврей… А если так, то как же можно изъять, вычеркнуть картины антисемитизма из подлинного документа советского комиссара, политработника, мученика, выбравшегося живым из жутких польских лагерей уничтожения, чтобы рассказать о них потомкам и в первую очередь соплеменникам? Совершая такой подлог, Вы же льете воду на мельницу всех тех «плохих поляков», которые устроили маленький холокост в Едвабне, да еще и на немцев все списали.

«Не было другого преступления против нации, которое бы так старательно скрывали – то молчанием

., то ложью, – как катынское

», – пишете Вы: а что делаете сами, «умалчивая и скрывая»? Сколько горя принесли нам немцы! Но чтобы опуститься до самосуда над пленными, избивать, мучить – чем с удовольствием занималась провинциальная шляхта, культурные, образованные паненки, дамы – словно пришедшие к эшелонам с пленными из романов Болеслава Пруса? Я помню пленных немцев в Калуге. На них смотрели по-разному – с молчаливой ненавистью, с холодным равнодушием, а кто-то и с состраданием. Но никогда у русского человека не возникало соблазна – отомстить лично. Это – как понимал он – дело государства.

Может быть, душа у нас такая, может, наше православие не дает нам права жить по правилу «око за око»…

Хотя жестокость двух народов – испанцев и поляков – объяснить можно… Они веками оберегали великую католическую Европу с двух флангов – испанцы от мавров и евреев, а поляки – от православных славян и от турок… Потому и костров инквизиции в Испании было много – и украинских гетманов с полковниками сжигали в медных быках на площадях Варшавы и Кракова… Европа вырастила за столетия свой спецназ. Испанцы на Западе, поляки на Востоке, тевтонский орден на Северо-Западе… Одни беспощаднее и жесточе других. Будучи в плену, вышеупомянутый Станислав Немоевский в своих «Записках» уже в 1607 году сформулировал, каковы должны быть после покорения России геополитические планы тогдашней Польши, как наследницы крестовых походов: «После кратковременного усилия и наверной победы, при великой славе и работе рабов, мощное государство и расширение границ; вследствие этого мы не только в Европе стали бы могущественнее других народов, но имя наше сделалось бы грозным для Азии и всего поганства… Обитатели Черного моря должны были бы дрожать, а выше всего – расширение и соединение соборной католической церкви и приобретение такого количества душ для Господа Бога». Во какой размах! Почти как у Збигнева Бжезинского в его «Великой шахматной доске»![10]