Шлиман. Как я нашел золото Трои

Но потом его словно прорывает: несколько недель подряд в тихом Берлинском музее царит небывалая суматоха. Нет больше ни торжественной тишины, ни медленно прохаживающихся, одетых по-воскресному редких посетителей. Какой-то человек без пиджака вихрем носится из зала в зал и выскакивает на улицу к веренице фургонов, доставляющих ящики с экспонатами — они прибывают не только из Лондона, но из Афин, из Константинополя, из Кале-Султание. Как в гневе Шлиман не знал никакой меры, так не знает и в щедрости: чтобы богато одарить Берлин, он опустошает собственные коллекции и выкупает у Турции и у Кольверта все, что им досталось по разделу.

Едва последний черепок помещен при нужном освещении в витрину, как Шлиман опять исчезает. В Орхомене возобновляются раскопки, их объект — так называемая сокровищница Миния.

Начиная с восемнадцатого столетия путешественники считали ее полностью разоренной, и даже такие серьезные исследователи, как Карл Отфрид Мюллер и молодой Курциус, не нашли ничего, кроме входа. Тем не менее она два раза была объектом грабительских раскопок. Первый раз это были люди, подкупленные лордом Эльджином; однако они не смогли пробиться сквозь массу камней и, обескураженные, отказались от грабежа. Во второй раз это случилось около двадцати лет назад, когда староста деревни Скрипу, некий Гадакес, задумал строить еще одну церковь. Он, разобрав стены длинного дромоса, увез все мраморные плиты и собирался уже взломать вход, когда запрет тогдашнего министра народного образования прикрыл эту столь удобную каменоломню.

— Нет ничего удивительного, что люди Эльджина отчаялись, — говорит Дёрпфельд после того, как долго осматривал гору, — со стороны входа проникнуть в помещение нельзя. Мы должны сделать это сверху.

Так и происходит, и только тогда женщины начинают выносить свои корзины с землей и мусором наружу, когда вход удается наполовину откопать. Камни же серого лебадейского мрамора — удивительно, что все путешественники считали его ослепительно белым, — из которых был построен купол, складываются внутри у стен.

Средняя толщина слоя земли и мусора в сокровищнице Миния составляет девять метров. Под ним находится слой камней обрушившегося купола, еще ниже — слой золы толщиной в три с половиной метра, а под ним на ровном полу масса мраморных карнизов и тщательно отесанных кусков мрамора, из которых прежде был, вероятно, построен какой-то монумент. Верхняя часть многих из этих плит украшена замечательным орнаментом. Находят и постаменты, значит, раньше здесь были статуи.

В поперечнике это помещение, чуть овальное по форме, достигает четырнадцати метров, почти столько же, как и сокровищница Атрея. Вход высотой в пять с половиной метров тоже такой же, как и там. Но поперечная плита дверного проема намного уступает огромной микенской глыбе с ее сто двадцатью двумя тоннами веса. Отверстия в камнях, из которых был сложен свод, показывают, что они имели некогда бронзовые украшения, но от них сохранились только в небольшом количестве фрагменты розеток, не попавшие в руки грабителей.

В одном это здание превосходит купольные постройки Микен и, тем самым опровергая Павсания, доказывает, что это гробница; в стене есть дверь, которая через проход длиной в два с половиной метра ведет в четырехугольный таламос, то есть в собственно усыпальницу. Она завалена битыми плитами из зеленого шифера, все они превосходно обработаны. Этими плитами был выложен потолок, который рухнул около одиннадцати лет назад. Жители деревни говорят, что именно тогда здесь со страшным грохотом осела земля.

Из Афин приезжает Евстратиадес, из Оксфорда — Сайс. После долгих усилий удается решить головоломку и вновь сложить плиты потолка в таком же порядке, в каком они находились прежде. То, что получается, — это чудо искусства, подобного которому еще нигде не находили: ковер из зеленых шиферных плит толщиной в сорок сантиметров, размером почти три метра на четыре — кайма из девяноста шести розеток, переплетенных спиралью с напоминающими пальметты цветами, а в середине, отделенный двойным рядом розеток, снова тот же узор из цветов и спиралей.

Находят и куски мраморной облицовки стен, а на них изображены те же мотивы. Профессор Сайс, крупный ученый-ориенталист, тут же относит это произведение искусства к Ассирии, но Шлиман выдвигает возражение: в огромном количестве такие розетки были обнаружены в Микенах, попадались они иногда и в Трое, спиральные сплетения тоже присущи Микенам.

— К тому же таламос, — как скромно добавляет Дёрпфельд, — построен точно так же, как шахтовые гробницы Микен; вырублен вертикально в скале, выложен внутри бутовым камнем, перекрыт каменными плитами. Разница лишь в том, что здесь, в Орхомене, купольное помещение, предназначенное для выполнения религиозных обрядов, соединено с погребальной камерой, а в Микенах — нет.

— Значит, нам, вероятно, придется в будущем говорить об особой микенской культуре? — задумчиво произносит Сайс. — Странно. Но еще более странно, что вы и в Трое нашли кое-какие следы этой культуры.