Шофферы, или Оржерская шайка

Таким образом, Бо Франсуа опять остался один на своем обрубке, служившем ему троном и трибуной, стал опять смотреть вокруг себя. Вскоре пытливый взгляд его упал на Греле с ребенком ее, сидевших за столом.

Сначала он не узнал это погибшее создание, виденное им некогда таким чистым, прекрасным, но вскоре воспоминания его уяснились. Он встал и подошел к бедной матери, дрожа прижимавшей к груди своего ребенка, сказал ей насмешливо:

– Э! Фаншета, Фаншета ля-Греле! Опять вернулась к нам, хоть и долго дулась! Говорят, ты поместилась было на ферме в Этреши и от нас отказывалась; но честность-то, видно, не далеко тебя увела, бедная Греле; а потому хорошо делаешь, что ни на кого более не рассчитываешь, кроме нас.

– Ничего не оставалось делать, Мег, – отвечала несчастная мать. – Люди из шайки узнали и так часто стали ходить ко мне, что довели-таки до того, что хозяева прогнали меня. Я пошла просить милостыню с сыном, вот этим мальчиком, которого они все зовут Этрешским мальчуганом, оттого что мы долго жили в Этреши. В это время мы были очень несчастны; Жак Петивье, встреченный нами на одном из ночлегов около Орлеана, предложил мне присоединить его к другим детям, которых он учит. Я отказывалась всеми силами; я лучше предпочла бы видеть его мертвым, но меня не послушали; ночью, пока я спала на сеновале, у меня увели моего мальчика. Проснувшись на другой день и не найдя его я думала, что сойду с ума; я плакала, кричала, бегала во все стороны, но он пропал у меня; тогда уж я более не колебалась: насколько прежде избегала я встреч с людьми вашей шайки, так же горячо принялась я теперь отыскивать их. Я узнала, что мой сын с другими ребятишками должен быть сегодня в Шартре. Я собрала все нужные сведения, с клятвой обещала все, что у меня просили; наконец вот и нашла я своего дорогого мальчика!… О, Мег! Не правда ли, вы не разлучите нас больше!

Во время рассказа бедная женщина заливалась слезами, горячо обнимая и целуя своего сынишку, в свою очередь горько плакавшего. Невозмутимо стоял и смотрел Бо Франсуа на эти страдания, на эту скорбь, на это отчаянье.

– Хорошо! – проговорил он, когда Греле замолчала. -Вы с мальчишкой должны стараться приносить какую-нибудь пользу, если хотите, чтобы вам помогали. Ты не много еще нам наслужила, а между тем про тебя говорят, что ты не совсем-то была чиста в Брейльском деле… Что же касается до твоего мальчишки, я сейчас узнаю., стоит ли он, чтобы им занимались.

И обратясь к учителю, считавшему на бочке полученные деньги, проговорил:

– Жак, поди сюда!

Убрав в карман свои деньги, Жак подошел ровным, мерным шагом.

– Как находишь ты Этрешского мальчугана? – спросил Бо Франсуа.

Строптивый педагог нахмурился и инстинктивно схватился за кожаную плеть, висевшую у него на боку.

– Дрянной мальчишка, – грубо ответил он, – никаких способностей! Мать набила ему голову разными пустяками, так что теперь надобно его сечь, чтобы заставить утащить белье с сушильни или схватить в поле заблудившуюся курицу. Если бы у меня все были такие, как он, так хоть отказывайся от ремесла, но, по счастью, я могу назвать мальчиков, хорошо пользующихся моими уроками, например, Ляпупе, Ля Мармот, Лепти Руж де Шертр; из этого же мне никогда ничего не сделать.

И, высказав все это, преподаватель, важно повернувшись, отошел к товарищам.

Слыша эти нелестные отзывы, бедной матери сильно хотелось обнять, расцеловать своего сынишку, но она не смела предаться этому чувству при атамане, казавшемся сильно рассерженным. Положив руку на плечико ребенка, Бо Франсуа устремил на него свои глаза, блеск которых мало кто и из взрослых мог переносить спокойно, и грубо сказал:

– Мы не любим лентяев, слышишь ты, негодный мальчишка! Теперь я позабочусь, чтобы тебе поскорее доставили работу и случай показать усердие, увидим, как ты справишься! Смотри, если споткнешься, обещаю тебе, что сам накажу, помни это.

Этрешский мальчуган, как все его звали, дрожал всем телом, и по бледному личику его катился холодный пот. Новое горе встревожило бедную мать.

– Мег, Мег, вы ничего ему не сделаете… Я вас знаю, и знаю, как страшен ваш гнев… Франсуа, – прибавила она тише, – умоляю тебя, не будь слишком строг к нему, это сын бедной женщины, обязанной тебе всеми своими несчастьями… Ты более чем кто другой обязан быть к нему добр… Если бы ты знал…

Она остановилась.

– Что такое? – спросил Франсуа.

– Ничего, ничего. Но послушай: если мой сын, несмотря на свою молодость, не может привыкнуть к вашей… к вашему ремеслу, согласись отдать его мне… Мы с ним уйдем так далеко, как потащат нас ноги, и никогда ты не услышишь о нас. О, Франсуа, скажи, что ты соглашаешься отдать мне его, и, несмотря на все сделанное тобою мне зло, я буду всю жизнь благословлять тебя. Отдай мне его, умоляю тебя, отдай мне его!

Атаман презрительно улыбнулся.