Шпион, который спас мир. Том 2

21 октября 1961 года, во время XXII съезда Коммунистической партии в Москве, заместитель секретаря обороны Роузвелл Джилпатрик бросил недвусмысленный вызов претензиям Хрущева на ядерное превосходство, произнеся продуманную речь на Деловом совете в Уайт Салфур Спрингс, штат Западная Вирджиния. Основная тема речи Джилпатрика — согласованной с Макджорджем Банди, помощником президента по делам национальной безопасности, и одобренной президентом Кеннеди — была следующей: у Соединенных Штатов ядерного оружия больше и оно лучше, чем у Советского Союза. Джилпатрик сказал, что Соединенные Штаты «располагают ядерным потенциалом для ответного удара, обладающим такой летальной мощью, что любой вражеский маневр, вводящий это оружие в игру, был бы актом самоубийства с его (Хрущева) стороны... Разрушительная мощь, которую могут задействовать Соединенные Штаты даже после внезапной атаки Советов, столь же велика — а может быть, и больше, — как общие неповрежденные силы, которыми враг может угрожать Соединенным Штатам при нанесении первого удара. Короче, мощность ответного удара у нас, по крайней мере, не меньше, чем мощность первого удара Советского Союза. Таким образом, мы уверены, что Советы не собираются своими действиями спровоцировать серьезную ядерную атаку»^{87}.

Выверенное и недвусмысленное предупреждение Джилпатрика Хрущеву появилось на первых полосах газет всего мира. Позже Макджордж Банди назвал его «трезвым подтверждением ядерной мощи и реального превосходства Америки»^{88}. Заключения Джилпатрика были основаны на информации, переданной Пеньковским в течение последних шести месяцев, а также новых спутниковых фотографий советских ракетных полигонов. Совет ОРВ ЦРУ использовал в сентябре материал Пеньковского и дал иную оценку числу действующих советских ядерных ракет.

Чтобы речь Джилпатрика была понята абсолютно правильно, государственный секретарь Раск подчеркнул на следующий день в телеинтервью: «Мистер Хрущев должен знать, что мы сильны, а он этого не знает». Европейским союзникам провозглашение американского ядерного превосходства придало уверенности и политического спокойствия^{89}

. Берлинский кризис все еще не был решен, и речь Джилпатрика, как доказывал Макджордж Банди, «была частью политической защиты Западного Берлина, так же как угрозы Хрущева были частью политической атаки на Запад»^{90}.

Хрущев был обеспокоен речью Джилпатрика и спешно организовал выступление министра обороны маршала Малиновского, где тот похвастался, что советские боеголовки более мощны, чем американские, — средняя мощность двадцать, тридцать и до ста мегатонн, — даже если было меньше боеголовок и носителей.

За четыре дня до выступления Джилпатрика Никита Хрущев разразился обвинительной речью в продолжение шести с половиной часов на первом заседании XXII съезда Коммунистической партии. Хрущев, выступавший как Генеральный секретарь Центрального Комитета партии, превзошел самого себя в напыщенности, обращаясь к «съезду строителей коммунизма», собравшемуся перед ним в Кремлевском Дворце съездов. Советский Союз, сказал Хрущев, стоит «на пути социального прогресса, мира и созидательной деятельности» против «пути реакции, насилия и войны». Длительными аплодисментами встретили более 5000 делегатов заявление, что «сегодня Советский Союз сильнее и могущественнее, чем когда-либо!»

Говоря о Берлине, Хрущев настаивал на том, что германское мирное соглашение «должно быть и будет подписано, с западными силами или без них», но отказался от своей июньской угрозы «так или иначе до конца этого года» подписать договор в одностороннем порядке. Хрущев сказал, что время соглашения «уже неважно. Нам кажется, что западные силы показывают определенное понимание ситуации и что они склонны найти решение германской проблемы и вопроса о Западном Берлине на взаимно приемлемой основе». Он имел в виду переговоры в Нью-Йорке между Раском и министром иностранных дел Андреем Громыко, длившиеся уже месяц, с 21 сентября, и ни к чему не приведшие, хотя у прессы сложилось впечатление, что переговоры свидетельствуют о наступательных действиях и сокращении напряженности. Громыко присутствовал на заседаниях Генеральной Ассамблеи ООН^{91} .

В это время Пеньковский должен был передавать информацию, дававшую президенту Кеннеди возможность быть в курсе намерений Хрущева относительно Берлина и реального состояния советских ядерных сил. Новая оценка появилась в результате сложных бюрократических процессов. Окончательный результат, подчеркнул Джилпатрик, представлял собой совокупность отчетов Пеньковского, его оценок и технической информации, полученной с помощью спутниковой фотографии. Американская программа по подслушивающим разведывательным спутникам была так засекречена, что их существование не могло быть признано официально.