Шпион на миллиард долларов

Формулировки ЦРУ были ободряющими, но слишком общими. В анализе говорилось, что сообщения тайнописью были подготовлены “технически прекрасно”, а информация “получила одобрение”. Январский блокнот с 91 страницей текста демонстрировал “кропотливые усилия и самоотдачу”, и ЦРУ было “весьма впечатлено”. Но конкретных деталей в этой оценке не было, кроме одной.

Перед Толкачевым поставили очень конкретную задачу: получить любую доступную ему информацию о радаре под названием РП-23. Она будет представлять “огромнейшую ценность”.

В марте из московской резидентуры в штаб-квартиру пришла телеграмма, где сообщалось, что теперь Толкачев “полностью включился в работу”. Однако на самом деле агент ЦРУ и его куратор все еще притирались друг к другу.

Гилшер проинструктировал Толкачева, как подтверждать незапланированные встречи. По плану, ЦРУ обеспечивало Толкачева списком мест для быстрой встречи поблизости от его дома. Каждое из них получало кодовое русское название, например “Ниночка”. Согласно плану, Гилшеру следовало позвонить на домашний номер Толкачева и спросить “Ниночку” — это означало, что ему назначают встречу в этом месте. Если у Толкачева была возможность без промедления явиться туда, он должен был сказать, что звонящий, видимо, ошибся номером, повесить трубку и выйти на улицу.

Однако когда Гилшер сделал первый такой звонок (это было в феврале) и попросил к телефону “Ниночку”, Толкачев допустил ошибку. “Это Николай звонит?” — спросил он.

Это был неправильный ответ. Гилшер повесил трубку{105}.

Гилшер сделал еще одну попытку вечером 4 апреля и попросил позвать “Валерия”. В этот раз все сработало. Толкачев быстро вышел, они встретились на 15 минут в месте под кодовым названием “Валерий” и обменялись пакетами. Толкачев передал Гилшеру 5 кассет экспонированной пленки с малоформатной камеры “Молли”, по 80 кадров каждая, 56 рукописных страниц, в том числе длинное письмо для ЦРУ, и 4 рисунка{106}

.

Семь дней спустя штаб-квартира дала понять Хэтэуэю и Гилшеру, что материалы из блокнота Толкачева впечатляют. “Вам будет интересно узнать, — говорилось в телеграмме, — что материал январской передачи” преобразован в “документ более 100 страниц длиной”, что “первую реакцию ВВС можно назвать восторженной и материал, очевидно, произвел значительное впечатление”. Действительно, январский блокнот дал богатый урожай. Толкачев подробно описал секретную работу, в которой участвовал, а также привел точные формулы, диаграммы, изображения и спецификации систем вооружений и электроники. Он от руки скопировал совершенно секретные документы с указаниями о разработке новых типов самолетов, еще не известных на Западе, вроде перспективного истребителя Су-27. Он тщательно зарисовал на больших листах миллиметровки различные диаграммы. Каждый документ был переписан аккуратно, можно было разобрать каждое слово. В блокноте содержались важнейшие подробности о конструкции самолетов, об их скорости, радиочастотах, вооружении, электронике, бортовых РЛС — планы, которые тогда все еще находились на чертежных досках, наброски самолетов, которые должны были отправиться в полет лишь десятилетие спустя{107}.

Обе встречи Гилшера с Толкачевым были результативными, но во время них не было времени для свободного разговора, в котором стали бы лучше понятны мотивы или образ мыслей Толкачева. Гилшер жаждал знать больше. Длинное письмо, которое Толкачев передал 4 апреля, соблазнительно характеризовало его как сильного и целеустремленного человека, который рассчитывает на долгую перспективу. В письме Толкачев изложил план работы на Соединенные Штаты в течение 12 лет, в семь этапов. Он описал, какие материалы предоставит и когда именно. Это был необычайный проект, заявление о серьезности намерений. Толкачев писал, что его цель — нанести Советскому Союзу как можно более серьезный ущерб. “Я выбрал курс, который не позволяет мне отступить назад, и у меня нет намерений сворачивать с этого курса, — писал он. — Поскольку я поставил себе задачу передать максимальное количество информации, я не намерен останавливаться на полпути”{108}.