Шпион на миллиард долларов

Благодаря своему месту службы Толкачев имел некоторые привилегии, смягчавшие все эти лишения и тяготы. Раз в неделю он имел право на “заказ” — скромный продуктовый набор, который выдавали в институте. В нем могла быть банка растворимого кофе, дефицитный чай или, скажем, копченая колбаса. Но Толкачев не относился к привилегированной прослойке. Он не был членом партии, держался особняком и был скорее аскетом. Когда он предложил свои услуги ЦРУ, у него не было ни машины, ни дачи. Чтобы лечиться и одеваться, он прибегал к услугам теневого сектора. По выходным или после работы они с женой искали нужные товары в магазинах и на рынках. На антресолях в своей квартире Толкачев запасал стройматериалы — доски, фанеру и трубы для мелкого ремонта. Ему нравилось работать руками, он сам чинил свой радиоприемник и телевизор. Отдыхать он предпочитал в турпоходах вместе с женой и сыном, в безлюдной глуши, среди лесов и озер, а не в забитых пансионатах на море, в Сочи, пользуясь бесплатными путевками, которые им выдавали на работе.

Чего же он, вообще, хотел? Больше всего Толкачев думал о сыне Олеге, которому в 1979 году было четырнадцать лет. Толкачев делал для него все, что мог. Молодые люди Советского Союза, где полки магазинов всегда пустовали, тосковали по потребительским товарам. На них влияло все услышанное и узнанное о Западе. Они высоко ценили рок-музыку и отчаянно хотели заполучить пару джинсов. Советская система центрального планирования джинсы игнорировала и только позднее стала выпускать их дешевые имитации. Однако джинсы можно было купить подпольно, у фарцовщиков, или у приезжих из-за границы. А у Олега были творческие и артистические наклонности, он коллекционировал западную рок-музыку.

Толкачев не нуждался в деньгах. Он получал 250 рублей в месяц, плюс 40-процентную премию за секретность, всего примерно 350 рублей. Вместе с зарплатой жены получалось вдвое больше. В то время средняя зарплата в СССР была порядка 120 рублей в месяц{113}

. Однако деньги не позволяли купить товары, которых в принципе не существовало. В русском языке глагол “доставать” в то время использовался чаще, чем “покупать”. Возможность что-то достать часто зависела не от денег, а от связей или от случая — когда некий дефицитный товар внезапно оказывался доступен. Какое-то время могло не быть чая, а потом он вдруг появлялся. Таков был известный Толкачеву мир — мир партийного государства, славящего собственное величие и постепенно превратившегося в антиутопию.

Когда Гилшер перечитывал апрельское письмо Толкачева, он обратил внимание на один абзац. Толкачев раздраженно отреагировал на пассаж об оплате. Предложение Гилшера платить одну тысячу рублей в месяц было “огорчительным”, совсем недостаточным, писал Толкачев. Он хотел получать гораздо больше — как свидетельство “значимости и важности моей работы и моих трудов”. Он обещал Гилшеру, что не будет вести себя безрассудно. Он жаловался: “До сих пор я не почувствовал, что были по достоинству оценены мои односторонние усилия разрушить стену недоверия, а также значимость информации, переданной мной в 1978 году”. Гилшер понимал, что это правда. Но он также понимал, что ЦРУ проявляло разумную осторожность. Они могли потерять агента, передавая ему пачки денег, тогда как его соседи по-прежнему были обречены на тяготы и лишения повседневной жизни. Даже у главы резидентуры Хэтэуэя возникали сомнения. “Куда, черт побери, он денет всю эту наличность? — часто спрашивал Хэтэуэй Гилшера. — Сложит на антресоли и будет на них любоваться?”{114}

Но Толкачев проявлял упрямство. Сначала он просил за те секретные данные, которые уже передал, 10 тысяч рублей, потом 40 и 50 тысяч{115}

. Он настаивал, чтобы в будущем ему платили щедро — и в долларах. Он требовал как минимум той же суммы в долларах, что получил летчик Беленко, когда увел свой МиГ-25 в Японию в 1976 году. Толкачев писал, что слышал по “Голосу Америки”: это было “шестизначное число”.

Он тоже хотел шестизначную сумму.