Шпион на миллиард долларов

В начале 1982 года московская резидентура начала менять традиционную тактику работы оперативных сотрудников, таких как Ролф, предполагавшую отработку всех деталей операции, установление доверительных отношений с агентами и пр. Новый подход был задуман шефом резидентуры Гербером, когда он только появился в Москве. Для этого резидентуре потребовались новые люди — “глубоко законспирированные” оперативники, находящиеся полностью вне поля зрения КГБ. Им следовало оставаться “невидимками” на протяжении всего времени службы — так было надежнее. Нужного эффекта предполагалось добиться, определив этих сотрудников на незначительные должности с таким ежедневным расписанием, которое не могло привлечь внимания КГБ.

У большинства оперативников ЦРУ в Москве было какое-то официальное прикрытие. Они могли быть в ранге дипломатов или военных атташе, но при этом они проводили много времени в резидентуре и занимались оперативной работой. “Глубоко законспирированным” оперативникам, напротив, следовало держаться от резидентуры на расстоянии. Им там не полагалось своих столов, они не могли печатать там отчеты и участвовать в важных и оживленных обсуждениях в кабинете Гербера. Несмотря на высокие ставки и постоянный риск, это должны были быть новонабранные сотрудники ЦРУ, для которых это было первое задание и которых агенты КГБ не могли прежде видеть ни в одной точке мира. Ради конспирации им следовало появляться в резидентуре очень редко и очень ненадолго, заходя через отдельный вход. Резидентура намеревалась поддерживать с ними связь, используя тайники, растворимую в воде бумагу и посредников. Все эти неудобства перевешивало одно большое преимущество: такие сотрудники могли избежать слежки.

Операции под глубоким прикрытием начались в Москве лишь после продолжительной подготовки и бюрократических препирательств в Вашингтоне. ЦРУ нужно было договариваться с другими ведомствами, прежде всего с Госдепартаментом, о “чистых вакансиях” — должностях, которые прежде не использовались разведкой. Госдепартамент и ЦРУ как ведомства часто конфликтовали. Дипломаты традиционно возмущались присутствием среди них шпионов, и в Госдепартаменте терпеть не могли отдавать ЦРУ драгоценные заграничные ставки. Информация о тех, кто будет работать под глубоким прикрытием, была доступна очень узкому кругу лиц, куда входили посол и шеф резидентуры. Первого “глубоко законспирированного” сотрудника штаб-квартира отправила на дипломатическую учебу, чтобы он выглядел как обычный работник Госдепартамента. Он приехал в Москву летом 1981 года, и после нескольких месяцев подготовки Гербер решил опробовать с ним новую схему. 15 февраля 1982 года он отправил этого сотрудника на встречу с Толкачевым{269}.

Толкачев держал в левой руке опознавательный знак — книгу в белой обложке. Он без колебаний поздоровался с новым сотрудником. Было 9.05 вечера, и они забрались в “жигули”. Оперативник передал Толкачеву для изучения четыре варианта институтского пропуска, изготовленные ЦРУ, а также новый “Дискус”, заверив Толкачева, что тот прошел проверку в лабораториях ЦРУ и в этот раз должен сработать. В посылке ЦРУ также были зарядное устройство для коротковолнового приемника, расписание западных передач на русском языке, которые можно было по нему слушать, автобиография Троцкого, информация о кризисе в Польше, маленький портативный кассетный диктофон, батарейки, перечень вопросов из штаб-квартиры и записка со словами пылкой признательности. “Ваше мужество — пример для нас всех”, — говорилось там{270}.

Встречи с глубоко законспирированными сотрудниками предполагались краткими, но Толкачев этого не знал, ему хотелось общения — как часто бывало прежде с Гилшером и Ролфом. Он посетовал, что ЦРУ пользуется неправильным обменным курсом при расчете выплат в рублях и что ему должны гораздо больше денег. Он также сказал, что ему нужна пленка для Pentax

; в московских магазинах она была в дефиците, ее продавали не больше пяти кассет в одни руки. Он хотел получить у ЦРУ сотню катушек.

Толкачев также признался, что не включал радиоприемник и демодулятор, чтобы получить секретные сообщения от ЦРУ. Он не был уверен, сможет ли поймать передачу, и по вечерам не бывал дома один. Он сказал, что семья по-прежнему не знает о его шпионской деятельности.

Несмотря на все эти неурядицы, сказал Толкачев, он твердо намерен не бросать свое дело. Он передал оперативнику чертеж и одну печатную плату — это был второй раз, когда он вручил ЦРУ ценную советскую электронику.

Затем он передал глубоко законспирированному агенту 13 катушек пленки. Оперативник удивленно спросил, как ему удалось это сделать, если в институте введены ограничения.

Толкачев ответил, что у него есть друг в первом отделе, который иногда по его просьбе выдает ему документы.

“А разве это не опасно?” — спросил оперативник.

Толкачев рассмеялся.

“Да все, чем мы занимаемся, опасно”, — ответил он{271}.