Я усмехнулся, но Триммер, коротышка с бульдожьей челюстью, отнесся к просьбе серьезно. Его голос дрожал, но постепенно он совладал с ним.
—
Чистое безумие!
Заклеенные газетами окна, бледные, одутловатые, усталые, отчаявшиеся лица, пустые глаза, душная тишина и этот негромкий голос.
—
Маленький Йооп, глубоко натянув на лоб берет, сидел на корточках в углу и напряженно прислушивался. Малаец тоже выглядел измотанным, но над его головой не торчали взлохмаченные седые волосы, и он не старался сказать своим голосом больше того, что мог сказать. Второй малаец сидел рядом с ним. Его имени я не знал. Он нервно ухмылялся, и его неровные мелкие зубы сильно выдавались вперед. Не слишком привлекательное зрелище, но в отличие от Пауля и того же Йоопа он иногда наделял нас скудной информацией. Это от него мы узнали, что поезд окружен пехотной армейской частью (там были и сотрудники секретных служб), а в Голландии события еще не закончились — приятели коричневых братцев крепко удерживали в руках захваченное ими представительство Индонезии.
—
И наестся саранча… Я покачал головой.
Несколько раз над поездом с ревом проносился армейский вертолет.
Если солдаты начнут прыгать на крыши вагонов, Йооп и его напарник все равно успеют нас перестрелять — еще до того, как кто‑то из солдат, не догадываясь ни о чем таком, рванет, разводя, ручки заминированной малайцами двери.
— Йооп, — позвал кто‑то из фермеров, — Йооп, принеси льда. Малайцы оторопели.
Но фермер, щеки которого давно потеряли всякий румянец, приподнявшись, повторил:
— Принеси мне льда, Йооп. У меня внутри горит.
— Хочешь, чтобы тебя сунули в холодильник? — Йооп рассердился.
Фермер–мормон затряс головой, его белесые брови задергались. Он сразу пришел в себя. Неимоверно растягивая гласные, он переспросил:
— Послушайте, — шепнул мне из‑за спины Шеббса похожий на богомола сухой нелепый старик. — Надо кончать все это.
Я удивленно воззрился на него:
— Как это?
— Когда меня привяжут к бомбе, — он кивнул в сторону медных цилиндров, — я крикну вам, чтобы вы ложились, а сам взорву снаряд. Вот будет суеты! — по–старчески довольно хихикнул он. — И вы все разбежитесь.
Я хмыкнул.
— Как вас зовут?
— Дэшил, — с удовольствием ответил старик. — Просто Дэшил. Запомните мое имя.
— Ничего я не стану запоминать, Дэшил, — строго сказал я. — А к бомбе вы не подойдете. Придумайте, что хотите, я вижу, вы человек с воображением, но к бомбе вы больше не должны подходить, это я вас предупреждаю. — Я намеренно понизил голос. — А если вы ничего не придумаете, Дэшил, и вас поведут к бомбе, я найду способ переломать вам все кости. В вашем возрасте они плохо срастаются. Нас не устраивает память о вас, Дэшил. Если вы спросите почему, я отвечу: мы должны заплатить за память о вас своими жизнями, а нас это не устраивает. Я переломаю вам все кости, Дэшил. Вы меня поняли?
— Да, — смертельно обиженный, испуганно пискнул он.
— Ложись!
Это крикнул Йооп.
На этот раз за стенами вагона стреляли по–настоящему.
Длинно стучал пулемет, пули разворачивали и рвали обшивку вагонов, рвали воздух автоматные очереди. Но никто в нашем вагоне не лег на пол, никто, кроме старого Дэшила. Было ясно, что солдаты не станут стрелять по заложникам.
— Нас пытаются освободить, — шепнул я Шеббсу.
— Нет, — медлительно возразил он, — это они застрелили Пауля.
— Солдаты? — не понял я.
— Малайцы.
— Йооп, — крикнул я, — что там произошло?
С первыми выстрелами маленький Йооп исчез в тамбуре, но вернулся. Наверное, он тоже стрелял по солдатам. Он мог не отвечать мне, но почему‑то ответил:
— Это Пауль. Он не выдержал напряжения.
— Сбежал?
Йооп внимательно посмотрел на меня. Его глаза были воспалены. Он не угрожал и не запугивал.
— Отступников мы убиваем.
— И вы убили его?
— Разумеется.
— А мы? Долго вы будете держать нас взаперти?
— Пока не получим гарантий.