Чен быстро раздевал проститутку, которая смотрела на Ли Миня чем дальше, тем с большим беспокойством. Богатый опыт и недюжинная интуиция подсказывали девушке, что с этим парнем нужно держать ухо востро.
– Ты знаешь, я садистов не люблю, – сказала блондинка, – если ты из таких, то я, пожалуй, пойду. И денег мне не надо.
Чен вытащил из кармана зеленые банкноты и помахал у девушки перед носом. Она заколебалась. Ли Минь продолжил стаскивать с блондинки майку, короткую юбку и колготки. Колготки зацепились, Чен рванул тонкую ткань, раздался треск. Девушка протестующе закричала.
– Ничего, купишь себе новые, – процедил Ли Минь сквозь зубы.
Он толкнул блондинку на кровать, на ходу расстегивая ремень брюк.
– Двести долларов и ни центом меньше, – отрезала девушка, оценив его антропометрические характеристики.
Чен ничего не ответил. Он потянул за пряжку, и через секунду у него в руках оказался ремень. Ли Минь взмахнул им в воздухе – кожаный конец пролетел в сантиметре от лица блондинки.
– Ты что? – взвизгнула девушка. – Я, ты думаешь, чем торгую! А ты мне лицо норовишь испортить!
Чен навалился на блондинку, на мгновение придавил ее, а когда отпустил, руки девушки оказались привязанными к спинке кровати.
А потом Ли Минь взял порванные в клочья колготки и завязал блондинке рот.
– Интересно, – сказал Чен вполголоса, – у тебя настоящие волосы или тоже парик?
И он сильно потянул блондиночку за осветленную перекисью прядь.
Ева копала, тяжело дыша. Канавка вокруг столба углублялась. К сожалению, движения девушки были скованы и их амплитуда была маленькой. Зато Ершова постепенно согревалась.
– Ах он гад, – храбро сказала Ева, вспоминая Ли Миня, – вот поймаю его, мало не покажется!
Ямка постепенно углублялась, но до основания столба Ершова никак докопаться не могла. Земля смерзлась, желтая сухая солома впивалась в руки.
– Ничего, дело движется, – пробормотала Ершова, – главное, не сдаваться. Если я выживу, то смогу рассказать о Ли Мине кое-что интересное. Например, что у него в детстве была ручная анаконда, что он заподозрил во мне контрразведчицу, а сам факт таких мыслей свидетельствует не в его пользу. Потому что контрразведку боятся только те, кто является шпионом. Все. Точка. На воре и шапка горит.
Ей послышался слабый крик со стороны силосной ямы.
– Мадам Гнучкина! Как вы себя чувствуете? – закричала Ева. – Я пытаюсь сделать подкоп под столб, к которому привязана!
Некоторое время актриса не отвечала. Ершова перестала ковырять землю.
– Я тоже копаю! – раздался из силосной ямы крик, перешедший в кашель. – Потому что боюсь, что мой будущий зять приедет добить меня!
– О ужас, – прокричала ей в ответ Ева, – а что он, так вас не любит?
– Просто ненавидит, – провыла Гнучкина, – поэтому я не сижу без дела, а тоже копаю! Пытаюсь сделать ступеньки!
И она опять закашлялась.
«Простыла, – подумала Ева, – еще бы. Пожилая женщина, зима, а она, наверное, тоже легко одета, как и я».
– Если я смогу выбраться, то помогу вам копать! – хрипло прокричала Гнучкина, – а то, если мой будущий зять приедет и увидит тут живыми и меня, и вас, он убьет нас обеих! Вас – как свидетеля!
– А за что ваш зять вас так ненавидит?
– Ох, – простонала актриса, – нехорошо мы с ним обошлись, нехорошо. Режиссер Селедкин, мой будущий зять, когда-то задушил свою любовницу из ревности, а свалил все на сердечный приступ. Но мой сын Жорик, работавший тогда механиком сцены, все видел и даже сфотографировал эту, с позволения сказать, «репетицию».
– А потом? – полюбопытствовала Ева.
– А потом, когда у нас кончились деньги, мой муж ушел жить к соседке, Жорик попытался начать свой бизнес, но обанкротился, а моей дочери Риточке постоянно не хватало на наряды, и мы о нем, режиссере-убийце, вспомнили.
– И начали шантажировать?
– Увы.
– И поначалу он выполнял все ваши требования?
– Именно так, – горестно подтвердила Гнучкина и два раза кашлянула. – Мы просили у него денег – и он давал. Потом я сказала, что хочу стать актрисой, и он обеспечил мне главную роль в своем новом фильме. Затем мы потребовали, чтобы Селедкин женился на моей дочери Риточке. Он развелся со своей женой, какой-то невнятной рыжей корректоршей, и собрался сочетаться с моей девочкой законным браком. И тут мой сын Жорик написал сценарий фильма ужасов про индюков-мутантов, и Селедкин взбунтовался. Он похитил меня, сунул в багажник, привез сюда и сбросил в силосную яму.
– Вы читали сказку о золотой рыбке? – спросила ее Ева.
– Да. К сожалению, – всхлипнула актриса. – Я долго думала, сидя тут, в яме. Самым правильным было бы отнести эти фотографии в милицию.
– Конечно. Потому что шантаж – это тоже преступление, – сказала девушка.
– А вы-то кто и как сюда попали? – спросила из ямы Гнучкина.
– Я лейтенант Ершова, – пояснила Ева, – меня привез сюда опасный террорист, который охотится за технологией создания ядерной бомбы в кустарных условиях, и я тоже боюсь, что он вернется и убьет меня. Ну и вас, конечно, заодно. Как же иначе!
Из ямы послышались шорох и скрежет. Гнучкина принялась копать ступеньки вдвое быстрее.