Шпионка

— Колин, — позвала она тихо и уперлась ладошками в мою грудь, отстраняясь.

— Да, радость моя, — отозвался я, целуя ее в висок.

— Ты должен знать… Я была с ним…

Я замер, прижал к себе ее голову, зарываясь пальцами в золото волос. Я в принципе понимал это. Предполагал подобное. Бриан не пропустит мою девочку. Он обязательно принудит ее. Без насилия не обойдется…

— Я была с ним добровольно…

Я медленно закрыл глаза. Странно было услышать такое. Добровольно? Наверное, мне послышалось. Разве такое возможно? Она легла под него сама, без принуждения? Она могла так поступить?

Услышать об этом было неожиданно, оскорбительно и больно. Между лопатками засвербело, точно нож в спину воткнули.

Я отстранился. Аккуратно высвободил пальцы из спутанных волос, отодвинулся. Руки сами собой сжимались в кулаки, и я сгреб простыню, прорывая в ней дыры. Эта была уже не глупая ревность. С ней можно справиться, пережить. Но как пережить предательство? Тут была затронута моя честь, моя гордость. Одно дело, когда над тобой совершают насилие — тут ты бессилен что-либо сделать, это я могу понять. И совсем другое, когда ты отдаешь себя сам, осознанно, просчитав все последствия. Когда твоя жена добровольно ложиться под другого — это уже измена. И уже не важно, почему она это сделала.

— Тебе было хорошо с ним? — зачем-то спросил я. На самом деле я не хотел этого знать, но все равно спросил, точно с садистским наслаждением вскрывая раскаленным ножом нагноившуюся рану и выпуская наружу гной. Знать все это и чувствовать — невыносимо, отвратительно, но я за каким-то лядом спросил об этом.

— Он держал меня в цепях. Семь дней я была прикована к кровати и ходила под себя. Он отдал меня своему денщику. И тот брал меня, не заботясь о моих чувствах. Он брал меня так, как ему приказал Его Светлость. Жестко. Противоестественно. И Слейко брал меня каждую ночь. Растягивал на цепях до хруста в суставах и брал. Он хотел наследника. Законного наследника с титулом герцога Энжью. Чтобы его сын носил твое имя. Чтобы его кровь передалась по наследству. Чтобы его ребенок встал во главе твоего рода, не твой. И он бы насиловал меня так раз за разом, до тех пор, пока не добился бы своего. Или в конце концов сдался бы и пристрелил меня за ненадобностью…

Я представлял себе все это и скрипел зубами. Кулаки сжимались еще сильнее. Ткань трещала и расползалась под пальцами и это приносило облегчение.

— … Нас учили выживать любой ценой, — продолжала говорить она, отвернувшись в сторону. — Мертвый агент — бесполезный агент. Какую пользу я принесу своей родине, сдохнув по собственной глупости или ради эфемерной чести? Чего стоит гордость одной никчемной девчонки, когда на кону судьба всей империи? И если для того, чтобы выжить, мне придется трахаться со всем батальоном — я буду трахаться со всем батальоном. Если для того, чтобы избавиться от цепей мне нужно трахнуть Бриана — я трахну его. Ради свободы я трахну даже самого черта! А потом вернусь и убью его. И если мне нужно выбирать между неизбежным насилием и хорошим сексом — я выберу секс. Так у меня больше шансов вырваться на свободу. Так у меня больше шансов отомстить и вернуться к тебе! Поэтому, да — МНЕ было хорошо! — голос ее взвился, и она почти закричала: — Я сделала все — чтобы мне было хорошо! Я трахалась как хотела и стонала от удовольствия! Я текла для него и кричала от оргазма! Я отдавалась ему без принуждения, охотно раздвигала ноги и кончала для него раз за разом!

— Замолчи, — прошептал я, не в силах больше все это слушать, но она — строптивая, не остановилась:

— И знаешь, что я скажу, я сделаю это вновь. Если меня опять посадят на цепь — я сделаю это снова! Если ради свободы мне нужно будет всего лишь раздвинуть ноги, я сделаю это. И сделаю это с радостью! Потому что эта слишком мизерная цена за мою жизнь!

— Прекрати! — заорал я и вскочил с постели, заметался по комнате раненым зверем. Сил слушать все это уже не осталось. Все это было слишком гнусно и мерзко. Неприемлемо. Я не хотел этого понимать. Такое просто не укладывалось у меня в голове. Нас воспитывали по-другому. Нам с детства внушали мысль, что честь и достоинство дороже всего. Что погибнуть в муках, но с честью — это высшее благо любого солдата! — Не хочу это слушать! Замолчи!

— А ты бы предпочел для меня другое? — спросила она упавшим голосом. — Ты бы хотел, чтобы мне было больно? Чтобы меня избивали, держали на цепи и насиловали все кто не попадя? Тогда бы тебе было легче примириться с собственной уязвленной гордостью? Такой участи ты для меня хотел? Мучительной медленной смерти? Тогда бы твоя честь не пострадала? Если бы я так и осталась там, в плену, голая в ледяной камере, прикованная к железному столу цепями, растянутая по рукам и ногам, избитая до полусмерти, изуродованная до неузнаваемости, изувеченная бесконечным насилием, истекающая кровью, с переломанными костями и выбитыми зубами, тогда бы твоя гордость не пострадала? Ты об этом молился все это время? Чтобы все произошло именно так, лишь бы твою честь не замарать?