«Шпионы Ватикана…»<br />(О трагическом пути священников-миссионеров: воспоминания Пьетро Леони, <br />обзор материалов следственных дел)

— На городских пляжах слишком много народа, это неудобно для священника. Поэтому я искал пустынное место.

— И пришли сюда, где купаться запрещено и куда посторонним доступ запрещен.

— Извините, я этого не знал.

— Надо было знать.

— Как я мог это знать, если не было никаких знаков? Если бы я что-то снимал или делал какие-то топографические зарисовки, то меня можно было бы обвинить, но так… Значит, теперь я знаю и больше не пойду туда. Это был первый раз, что я купался в Черном море. И он будет последним.

Меня велели обыскать, потом офицер дал распоряжение моряку отвести меня к старшему офицеру. Туда надо было идти по поселкам почти два километра. Сопровождающий шел за мной в двух-трех метрах с винтовкой наперевес и примкнутым штыком, как в атаку на окопы. Я впервые выглядел как преступник, и это на меня очень сильно подействовало, тем более что я опасался, что кто-то из моих прихожан меня увидит. Я попросил патрульного перекинуть винтовку на плечо, уверяя его, что не сбегу и не скроюсь. Но он невозмутимо продолжал держать винтовку наперевес. К счастью, я знал, что нахожусь в стране, где в ходу пословица «от тюрьмы и от сумы не зарекайся».

На командном пункте мне снова стали задавать те же вопросы о паспорте и о том, с какой целью я пришел сюда на берег моря, но теперь ответы не имели той важности. Завязались другие интересные дискуссии, в особенности на религиозные темы. Было заметно, что, несмотря на более чем двадцать пять лет атеистической пропаганды, проблема веры оставалась актуальной. Потом меня переправили в городскую милицию, там до темноты продержали в коридоре, и снова допросы, выпады и угрозы. Возобновились и споры на религиозно-философские и политико-патриотические темы. Наконец, после новых угроз арестовать меня, если я появлюсь в запрещенных местах, меня отпустили. Было около десяти часов вечера.

Глава VII. Апостолат

С большевиками

Приехав на советскую территорию и оставаясь среди большевиков для миссионерской деятельности, я старался найти любую возможность использовать религиозную аргументацию во время своих встреч с официальными лицами. Очень часто я бывал в городском или районном совете. Иногда меня вызывали туда, но чаще я сам шел по делам: налоги, карточки, жилищные вопросы. Почти каждый раз, оказываясь там, я начинал говорить о Боге. Иногда такие разговоры были любопытными и забавными, иногда утешительными для меня, они придавали мужества и внушали надежду на обращение России к Богу.

Часто, возвращаясь из горсовета или райсовета, я рассказывал своему коллеге об этих острых беседах, ценнейших признаниях и утешительных ответах, ведь я говорил с людьми, занимавшими ответственные посты в городской администрации. Порой мы с коллегами спрашивали друг друга, не пришла ли пора исполнения Фатимских пророчеств о России. Я говорил: «Господь Бог в Своем всемогуществе способен изменить этот народ, скитающийся в потемках, и сделать так, что одним прекрасным утром все проснутся с верой в сердцах или, по крайней мере, с предрасположенностью к вере». Отец Николя остроумно добавлял: «В этой стране все делается по „приказу“, но чаще приказ больше похож на „каприз“, и я не удивлюсь, если завтра Сталину придет на ум „каприз“ отдать приказ: всем идти в церковь. Тогда обращение России к Богу обеспечено».

К сожалению, сейчас из общения с большевиками я помню только отдельные фрагменты. Однако же два случая врезались мне в память. Первый, в котором я принимал только косвенное участие, касался депутата городского совета Одессы. Не входя в подробности, скажу, что однажды через свою кухарку-католичку он выразил желание получить хотя бы на время католический молитвенник на русском языке. Я удовлетворил его просьбу. Надеюсь, что эта маленькая книжечка, оставшаяся у него после моего ареста, не просто осталась ему на память, но связала его узами с Вселенской Церковью.

Другой случай такой: я написал письмо Председателю Президиума Верховного Совета Калинину, прося разрешения выдать вид на жительство двум иностранцам, мне и моему коллеге. В милиции нам сказали, что мы можем просить даже о получении советского гражданства, и эта мысль мне даже нравилась, мне казалось, что так я уподоблюсь апостолу Павлу, который сделался «всем для всех», и даже в какой-то степени уподоблюсь Господу нашему, ставшему согражданином всех людей. Однако прихожане энергично отговаривали нас от этого шага: «Упаси вас Бог получить советское гражданство. Завтра же вы окажетесь игрушками в их руках, и никакая человеческая власть не вырвет вас из их лап». Поразмыслив и поняв, что в этом случае наша миссионерская деятельность окажется под угрозой, мы решили ограничиться видом на жительство для иностранцев.