Шрам

Он посмотрел на цепочку с маленьким жетоном, на имя и символ. Никаких сведений об Армаде. Никаких сведении о том, как кробюзонскому правительству найти его, Флорина. Беллис, замкнувшись в своем молчании, следила за ним. Она знала, кто такой Флорин. И он чувствовал, как в ней зреет надежда. Он взял большое кольцо, рассмотрел замысловатую зеркальную печатку — выступы и выемки для выступов. Печатка словно загипнотизировала его. За ней, как и за Нью—Кробюзоном, для Флорина стояло многое.

Молчание продолжалось еще какое—то время. Флорин так и сяк крутил пакет в руках, трогал пальцами шишечку воска, кольцо, разглядывал письмо со страшным предупреждением.

Он не мог простить им свою переделку, но ведь это было не все. Были места, люди. Нью—Кробюзон значил для него не только это.

Флорин Сак оставался предан Саргановым водам, но он чувствовал, что жар этой преданности уживается в нем с ностальгической привязанностью к Нью—Кробюзону, с некой печальной нежностью и долей сожаления. Нежностью к обувному рынку и ко многому другому. Два этих чувства вспыхивали в нем, кружили вокруг друг друга, как рыбы.

Он представил себе свой город — разрушенный, погибший.

— Это верно, — медленно прошептал он. — Отсюда до Машинного берега миля с лишком — вниз по склону, мимо болот, где живут эти женщины.

Он кивнул головой, неожиданно указывая на другую сторону городка, где внизу расщелины бились масляные волны.

— Но отсюда до моря всего несколько ярдов.

Интерлюдия V

ФЛОРИН САК

Это не займет много времени.

Не отвожу глаз от окна (у меня за спиной сама Беллис Хладовин, прячется, сидя на корточках, ждет. Видимо, нервничает — вдруг я играю с ней? — но все же полна надежды). Жду, когда охранник зайдет за угол, исчезнет с площади, из виду.

«Не двигайтесь, — говорю я ей, и она отчаянно трясет головой. — Чтобы ни на дюйм отсюда (мне страшновато, и потому я медлю). Ни на шаг никуда, пока не услышите мой стук».

Она должна открыть дверь и не пустить ни одну комариху, пока дверь будет отперта. Она должна ждать меня, пока я не вернусь.

Наконец я киваю. Ее кожаный мешочек привязан, плотно сложен и натерт воском, чтобы не пропустить воду. Я прижимаю его к животу, словно закрывая рану. Она распахивает дверь, и я выхожу наружу, на воздух. В небесах светят звезды, повсюду вокруг — женщины—москиты.

Флорин Сак, не раздумывает. Он несется к расщелине, которая рассекает дальний конец поселения словно анус, через который мусор сбрасывают в море.

Он бежит, опустив голову, вслепую, охваченный страхом, — несется к трещине в горе. Нервы его гудят, тело напряжено, каждая его частица стремится как можно скорее оказаться в воде.

Он уверен, что слышит гудение крыльев.

Он только пять секунд под открытым небом, слушает ветер и ночных насекомых. Его ноги касаются ровной поверхности скалы, которая, как балкон, нависает над морем. Воздух неподвижен, и темнота обнимает Флорина еще сильнее, когда он ныряет во мрак этой расщелины в горе. На мгновение ноги его замирают, он словно колеблется — не пуститься ли более трудным и менее опасным путем по узкой тропке, петляющей туда—сюда по склону, но уже поздно — ноги сами несут его, он уже отталкивается и летит, словно услышав за спиной звук крыльев.

Под ним нет ничего, кроме воздуха, более пятидесяти футов воздуха, а потом вода — она лениво плещется и сверкает, как металл. Сквозь расщелину Флорин видел движение моря, там внизу. Теперь он теперь морское существо, он может различать рисунок течений. Он знает, что вода внизу глубока, так оно и выходит.

Он вытягивается в струну, и вода открывается перед ним с плеском, выдавливая воздух из его легких, он при ударе раскрывает рот и вдыхает воду через свои несчастные пересохшие жабры, и море снова смыкается над ним, принимая его в свою плоть. Оно приветствует его, ничтожную тварь.

О благодатные мгновения, когда он парит недвижно в темной воде! От блаженства, от безопасности кружит голову. Сюда не проберется ни одна комариха (ему приходит в голову мысль о других хищниках, и на мгновение безмятежность покидает его).