– Итак… – продолжал Доул, – мы возвращаемся. – Его замечательный голос звучал в нижнем регистре. – С нашей добычей. Мы собираемся осуществить неслыханный проект. После нашего отлета Армада остановилась над залежами нефти и горного молока. Они пробурили скважину и сделали запасы, достаточные для вызова аванка. Мы направимся к воронке. А потом мы используем наше топливо, нашу наживку, упряжь, которую мы соорудим, и все такое, и мы… зацепимся за аванка.
Это прозвучало до смешного нелепо. Последовала долгая пауза.
– И тогда, – очень тихо добавил Доул, – начнется наша работа.
Беллис молчала.
«Я знала, что ты играешь со мной, – холодно подумала она. – Какая еще работа?»
Ее это не удивило. Ее нисколько не ошеломило известие о том, что аванк – это только начало проекта Любовников, что за ним последует еще что-то, что за всем этим стоит еще более грандиозный план, предприятие, участвовать в котором не будет никто, и уж конечно не она.
Вот только теперь предполагалось, что как-то она все же будет участвовать.
Беллис не поняла, почему Доул сообщает ей об этом. Его мотивы были для нее тайной. Ей было известно лишь то, что ее используют. Это даже не вызвало у нее негодования: она вдруг осознала, что иного и не ожидала.
На следующее утро солнечный луч коснулся трупа одного из механиков. Его скелет был обтянут сморщенной кожей, руки обхватывали грудь, пальцы превратились в когти, спина сгорбилась, словно от старости.
В пустоте под ребрами кожа слиплась с затвердевшими, обескровленными внутренностями. Глаза сморщились, как сушеные фрукты, завялившиеся на солнце. Десны, торчащие из открытого рта, были белее зубов.
Хедригалл, окруженный лепечущими мужчинами-комарами, перевернул мертвеца
Армадцы совсем было расслабились. Эта смерть потрясла их.
– Вот ведь дурак глупый, – услышала Беллис причитания Флорина Сака. – Что же он там, мудила, делал? – Она видела, как Флорин отвернулся от окна. Тот не хотел видеть, как Хедригалл нагибается и с грубоватой нежностью поднимает жалкие останки, берет высушенную оболочку, как ребенка, и идет прочь из поселка, чтобы похоронить мертвеца.
Но даже это несчастье не расхолодило воодушевленных армадцев. Даже среди потрясения и скорби Беллис чувствовала, что среди ученых царит возбужденное ожидание. Даже те, кто был знаком с погибшим механиком и искренне печалился, наряду с этим чувством испытывали и нечто совершенно другое.
– Посмотрите-ка на это! – прошипел Теобал, пират и теоретик-океанолог. Он потряс многостраничным документом – сшитой с одной стороны пачкой бумаг. – У нас есть все, что нам надо! Все расчеты по математике, магии и биологии.
Беллис посмотрела на бумаги со смутным удивлением. «И все это прошло через меня», – подумала она.
Когда появился Аум, Беллис перевела их слова:
И хотя понять выражение лица-сфинктера было невозможно, Беллис не сомневалась: в глазах Аума читались страх и радость.
Он, конечно же, согласился.
Эта новость быстро разошлась по поселку, и множество анофелесов-мужчин собралось полопотать с Аумом, пошипеть ему о своих чувствах. Что они испытывают? – спрашивала себя Беллис. Радость? Зависть? Скорбь?
Ей показалось, что некоторые из них жадно смотрят на армадцев, готовых к отъезду. Стена, разъединяющая их с миром, не так уж высока, и ее можно преодолеть, как собирается сделать Аум.
– Мы отправляемся через два дня, – сказала Любовница, и кровь так быстро отхлынула от сердца Беллис, что она почувствовала боль.
Она совсем забыла о своей миссии. Будущее Нью-Кробюзона зависело от нее. Она почувствовала, как уныние овладевает ею, ложится на нее тяжким грузом. «Нет, – тут же подумала она, – я не допущу этого, еще не поздно».
Членов экспедиции сообщение о скором отъезде обрадовало – больше не будет душного воздуха и ненасытных самок. Но Беллис отчаянно хотелось, чтобы у нее оставалось в запасе больше времени. Она снова вспомнила иссохшее тело, но быстро прогнала это воспоминание. Она боялась отчаяния.