Шрам

– Не вижу никаких следов, Шекель, – сказал он, по-прежнему вглядываясь внимательно. – Особенное времечко. Сейчас самые разные типы пускают в ход самые разные штуки – ложь, слухи и вообще Джаббер знает что. Пока те, кто выступает против Саргановых вод и проекта, не заявляют об этом слишком громко. Они сделают это попозже, я даже не сомневаюсь. Но может быть, есть и такие, кто иными способами пытается помешать осуществлению проекта. Я тут не ахти какая шишка, дружище Шекель, но известно, что я летал на остров и что я участвую в создании узды. Может быть, кто-то пробрался сюда, чтобы попытаться… ну, не знаю… как-то помешать. Найти что-нибудь, что может усилить их позиции. Но я не так уж глуп, чтобы держать здесь чертежи. Люди устали. Дела продвигаются слишком быстро. Словно сами по себе. – Он оглянулся еще раз, потом поймал взгляд Шекеля. – Мне хочется сказать: пускай себе. Если ты прав, если пока они ничего не берут и не трогают нас, то пошли они в жопу. Меня это не пугает.

Он улыбнулся – мол, мне море по колено.

– И все-таки… – тихо отозвался Шекель, – все-таки…

Когда на следующий день Шекель рассказал о своих ощущениях Анжевине, она почти слово в слово повторила то, что сказал Флорин Сак.

– Может, в этом что-то и есть, – неторопливо сказала она. – Сейчас, видишь ли, странное время. Люди возбуждены, некоторые испуганы. По-моему, любовничек, невидимые пришельцы – не самое странное из того, что нам предстоит увидеть в несколько следующих недель. Фабрики работают над уздечкой день и ночь, и люди начинают ворчать. Ни времени, ни людей для других работ нет, никакие запасные части, никакие металлические изделия не выпускаются. «Эта буровая платформа выкачивает столько энергии, – говорят люди, – не пора ли пустить ее нам на пользу? Сколько еще нужно этому треклятому аванку?..» А ему нужно немало. Ему нужно до хрена – сейчас и всегда. – Она встретилась с ним взглядом и взяла его за руку. – А все эти недовольные голоса – в Баске, Дворняжнике, больше всего в Сухой осени, но и вообще повсюду – будут звучать все громче. Когда только люди поймут, что нефть и горное молоко нужны на вещи поважнее, чем их мелкие делишки?

Говорила она рассеянно, вспоминая слышанные ею обрывки разговоров Тинтиннабулума, и Шекелю оставалось только согласно кивать.

– Они уже появились, эти смутьяны, – продолжала она свои размышления. – Вордакин в Дворняжнике, Саллоу в Баске. Таинственный Саймон Фенч. Листовки, граффити, слухи. У хороших людей тоже есть сомнения. Я слышала, что Хедригалл, который предан властям до мозга своих деревянных костей, даже знает этого Фенча, а иногда и выпивает с ним. Когда аванк будет вызван, увидишь, как люди загорятся. Такое замечательное событие никого не оставит равнодушным. Но это будет еще не конец, Шекель, можешь мне поверить.

Крум-парк расцвел в обжигающей жаре случайного тропического лета Армады.

Когда Беллис в последний раз приходила сюда, все было зеленым, влажным и буйным и пахло живицей. Теперь над зеленью господствовали весенние и летние цвета: под ногами ковер из быстроцветов, наверху, то там, то здесь – еще не отошедшие от зимы верхушки деревьев. Первые яркие летние цветы соперничали с разноцветными сорняками, кизилом и фиалками. На деревьях кишели мелкие существа.

Беллис пришла в парк не с Сайласом, а с Иоганнесом Тиарфлаем и потому испытывала забавное ощущение – будто она ведет себя как неверная жена.

Она пошла своим излюбленным маршрутом, по бывшему коридору между каютами: теперь это был каньон, поросший плющом. Из стен торчали страстоцветы, разбитые окна были почти не видны за переплетением корней. Там, где прежние каюты – ныне холмы – переходили в травянистую поверхность и тропинка открывалась солнцу, начиналась кромка остролистой жимолости, в зарослях которой гудели пчелы.

«Чудесные минуты, – тщательно обдумывала свое Беллис. Иоганнес, робкий и удивляющийся, шел следом за ней. – Но тебе сейчас придется все испортить, Иоганнес, тебе придется заговорить».

Прошло еще несколько минут среди цветов и травы, когда единственным звуком было вибрато теплолюбивых насекомых, и он таки нарушил молчание.

Они долго говорили о работе, ведущейся под городом.

– Я спускался несколько раз в подлодке, – сказал ей Иоганнес. – Это что-то необыкновенное, Беллис. Просто поразительно, с какой скоростью ведутся работы.

– Ну, я видела, как быстро разобрали «Терпсихорию», – откликнулась Беллис. – Так что могу себе представить.

Иоганнес разговаривал с ней настороженно, но ему хотелось вернуть утраченную теплоту. Беллис чувствовала, что он тянется к ней, стараясь объяснить для себя любую резкость с ее стороны.

– Вы почти ничего не рассказали мне об острове, – заметил он.

Беллис вздохнула:

– Трудно там пришлось. Мне совсем не хочется вспоминать об этом.

Но все же она добавила кое-что к сказанному прежде – поведала об ужасающей жаре, о постоянном страхе, о тихом любопытстве анофелесов-мужчин и дьявольском аппетите их подруг.