Шрам

Он вставал каждый вечер с заходом солнца, когда можно было не бояться дневного света, и поднимался по вычурным мачтам-башням «Юрока». Он высовывал руку из узкого окна и гладил отростки и чешуйки на перекладинах разной длины. Его пальцы, во много раз более чувствительные, чем у людей, ощущали слабое биение энергии под этими тонкими пластинками из металла, керамики и дерева, словно кровь струилась по капиллярам. Бруколак знал, что «Юрок» все еще может плавать, если возникнет нужда.

Корабль этот был построен до его несмерти, или первого рождения, за много тысяч миль от Армады, в местах, которых не видел никто из живых армадцев. Прошли поколения со времени, когда плавучий город посетил те края, и Бруколак страстно надеялся, что город никогда туда не вернется.

«Юрок» был лунокораблем — он мог маневрировать и плыть, улавливая лунные лучи.

Палубы удивительных очертаний возвышались над кормой корабля, как геологические отложения. Этот корабль выделялся среди других замысловатыми сегментами многослойного мостика, расселиной в центре, причудливой формой иллюминаторов и кают. Из его широкого тела торчали шпили — некоторые напоминали мачты, другие походили на конус, упирающийся в пустоту. Как и на «Гранд-Осте», на «Юроке» не было никаких построек, хотя соседние суда были плотно заставлены кирпичными хибарами. Но если строительство на «Гранд-Осте» было запрещено, то строить на лунокорабле просто никому не приходило в голову. Его устройство не позволяло этого.

В дневное время «Юрок» выглядел болезненно-бесцветным. Но когда опускались сумерки, его поверхность начинала переливаться перламутровым блеском, словно сюда спускались цветопризраки. Вид корабля вызывал трепет. И тогда Бруколак выходил на его палубы.

Иногда Бруколак созывал встречи в зловещих помещениях «Юрока». Он приглашал своих немертвых помощников, и они обсуждали всевозможные проблемы, например кровесбор, десятину с Сухой осени. «Вот что делает нас непохожими ни на кого, — говорил он им. — Вот что дает нам силы и обеспечивает нам преданность граждан

».

В тот вечер, когда Флорин Сак и другие посвященные в план Саргановых вод спали или размышляли о своей миссии, Бруколак принимал гостей на борту «Юрока» — делегацию совета Дворняжника, члены которой наивно полагали, что встреча проводится тайно (у Бруколака заблуждений на сей счет не было: из звуков, доносившихся с соседних судов, он выделил шаги и безразлично отметил про себя, что это крадется шпион Саргановых вод).

Члены совета Дворняжника нервничали на лунокорабле. Они гурьбой следовали за Бруколаком, пытаясь не показывать своего беспокойства. Зная, что гостям необходим свет, Бруколак заранее зажег факелы в коридорах. Газовые горелки он предпочел не использовать, злорадно радуясь тому, что тени, отбрасываемые факелами, будут непредсказуемо и хищно, словно летучие мыши, плясать на стенах узких корабельных коридоров.

Круглая комната для встреч была расположена в самой широкой мачте-башне, на высоте в пятьдесят футов над палубой. Отделанная гагатом, оловом и тончайшей работы свинцом, она была роскошной и отталкивающей. Здесь не было ни свечей, ни факелов, но ледяной свет пронизывал все помещение со строгой четкостью: мачты корабля собирали лунный и звездный свет, усиливали его и по зеркальным трубоводам, словно кровь по венам, направляли в это помещение. При таком необычном освещении все предметы казались лишенными цвета.

— Дамы и господа, — сказал Бруколак своим горловым шепотом.

Он улыбнулся и, откинув назад волосы, попробовал воздух своим раздвоенным языком, а потом жестом пригласил гостей садиться. Он смотрел, как они, настороженно поглядывая на него, рассаживаются за столом темного дерева — люди, хотчи, ллоргисы и другие.

— Нас обошли, — продолжил Бруколак. — Предлагаю обдумать контрмеры.

Сухая осень во многом казалась похожей на Саргановы воды. Палубы сотен челнов, барж, блокшивов светились в темноте и полнились звуками из таверн и игрален.

Но над всем этим мрачно нависал деформированный силуэт «Юрока». Он бесстрастно, не осуждая и не одобряя, присматривал за веселыми компаниями Сухой осени, и те отвечали, время от времени поглядывая на него с какой-то осторожной, беспокойной гордостью. Они напоминали себе, что у них больше свободы, есть право голоса, в отличие от жителей Саргановых вод, что они лучше защищены, чем в Ты-и-твой, что они вольны в своих решениях больше, чем обитатели Шаддлера.

Обитатели Сухой осени знали, что многие жители других кварталов считают кровесбор слишком высокой ценой, но объясняли это глупой чувствительностью. Больше всех протестовали новички, насильно привезенные в Армаду. Суеверные чужаки, еще не успевшие привыкнуть к армадским обычаям, как говорили жители Сухой осени.