Дальнейшее подскажет сама работа. Я отнюдь не смотрю на политику и политическую деятельность сверху вниз и не считаю себя выше их. Я всегда делал и делаю основной упор на духовной жизни, однако моя идея духовности не имеет ничего общего с аскетическим самоустранением или презрением, отвращением к мирской жизни. Для меня и нет ничего мирского; с моей точки зрения, любая человеческая деятельность может быть включена в полноценную духовную жизнь, а важность в настоящее время политики весьма велика. Однако моя линия и мои политические планы существенно отличались бы от всех, какие сейчас есть в политическом поле. Я вошел в политику в 1903-м и занимался ею до 1910 года с одной единственной целью – вселить в умы людей твердую волю к свободе и к борьбе за свободу взамен бесплодного ожидания результатов от невнятных в те времена действий Конгресса, как это было тогда модно. Теперь цель достигнута, и Конгресс в Амритсаре[353]
это закрепил. Воля к действию пока что не настолько четкая и практическая, и тем более не настолько организованная, не поддержана действием, как хотелось бы, но она есть, и есть немало умных и сильных лидеров, чтобы ее направлять. Думаю, что, несмотря на неадекватность реформ, эта воля к независимости – если страна сохранит свой нынешний дух, в чем я не сомневаюсь – скоро станет всеобщей. Меня же сейчас больше занимает вопрос, что страна собирается делать со своей независимостью, как использует свою свободу, в каком направлении двинется к своему будущему?Вы можете задать вопрос, почему бы мне не приехать и самому не помочь, насколько это в моих силах, определить ее направление. Однако мой ум имеет обыкновение забегать раньше времени вперед – некоторые могли бы сказать: убегать из времени в идеальный мир. Ваша партия, как вы говорите, решила стать социал-демократической. На сегодняшний день я верю в модель, которую можно назвать социал-демократической, однако не в ту, какая существует сейчас, и мне отнюдь не нравится европейская социал-демократия, каким бы шагом вперед по сравнению с прошлым она ни казалась. Я придерживаюсь той идеи, что Индия, у которой есть свой собственный дух и тип управления, соответствующий ее культуре, должна в политике, как и во всем остальном, идти своим путем, а не плестись в хвосте у Европы. Но именно это и ждет ее, если сейчас, при нынешнем хаотическом и неподготовленном состоянии умов, она встанет на этот путь. Все, разумеется, говорят о том, что Индия должна держаться собственной линии, но, кажется, ни у кого нет ясного, обоснованного представления о том, какой эта линия должна быть. И по этому вопросу у меня есть свои сформировавшиеся представления и ряд идей, с которыми в настоящее время могли бы согласиться очень немногие – поскольку главное в них их бескомпромиссный духовный идеализм довольно необычного толка, мало кто понял бы их, зато много кто счел бы преступлением и камнем преткновения. У меня самого пока что нет ясного и полного представления об их практическом применении, нет сформулированной программы. Короче говоря, сейчас я ищу свой путь мысленно на ощупь и не готов ни пропагандировать идеи, ни действовать. Даже если бы был готов, мне потребовалось бы время, чтобы в одиночку вспахать свою борозду, или, по меньшей мере, свобода, чтобы идти своим путем. Как издатель партийной газеты, я был бы вынужден давать слово другим и не высказывать своего мнения, и хотя я всецело сочувствую главной линии прогрессивных партий в том, что касается сегодняшних действий, и если бы я вступил в игру, то сделал бы всё возможное, чтобы им помогать, но подобные самоограничения противоречат моей природе, по крайней мере, в той степени, какую требует положение издателя.
Простите за пространные объяснения. Я считал необходимым объяснить всё подробно, чтобы не произвести впечатления, будто я отвечаю отказом из-за какого-либо притворства, или душевного равнодушия, или нежелания услышать зов страны, или из-за недостатка сочувствия к тому делу, которое вы и другие выполняете столь замечательно. Еще раз выражаю сожаление в том, что вынужден вас разочаровать.
Дорогой доктор Мунджи[354]
,