Шри Ауробиндо. Тайна Веды

Отметив эти элементы вариаций, мы можем перейти ко второй стадии развития речи – от корневого состояния к той, на которой совершается естественный переход к структурному развитию языка. До сих пор мы имели дело с языком, образованным самыми простыми и упорядоченными элементами. Каждый их этих звуков (восемь гласных и четыре их модификации, пять классов согласных с носовыми, четыре плавных или полугласных, три шипящих и один придыхательный) лежит в основе семязвуков; их первое развитие – примитивные и изначальные корни, например из семязвука v – va, vā, vi, vī, vṛ, vṝ и возможно vu, vū, ve,

vai, vo, vau; вокруг каждого примитивного корня – его семья вторичных корней, вокруг изначального va – vak, vakh, vag, vagh, vac, vach, vaj

, vajh, vaṭ, vaṭh, vaḍ, vaḍh, vaṇ, vat, vath, vad, vadh,

van, vap, vaph, vab, vabh, vam, vay, var, val, vav, vaś

, vaṣ, vas, vah; так, восемь или более семей этой группы образуют корневой род с определенным переменным числом производных третьего порядка, как vanc, vaṅg, vand, valg, vaṁs, vaṅk, vraj и так далее. Сорок таких родов могли бы составить весь корпус первичного языка. В природе первичного языка каждое слово, как каждый человек в структуре примитивного человеческого общества, должен выполнять одновременно несколько функций, служить одновременно существительным, глаголом, прилагательным и наречием, а интонации голоса, жестикуляция и быстрота реакции восполнят собой отсутствие тонкости и точности в оттенках речи. Ясно, что такой язык, хотя и ограниченный по охвату, будет отличаться большой простотой, механической упорядоченностью структуры, в совершенстве образованной в этом небольшом объеме естественными методами Природы, и его хватит для выражения первых физических и эмоциональных потребностей человеческого рода. Однако со временем растущие требования интеллекта послужат толчком к новому росту языка и к расцвету более усложненных форм. Первым инструментом этого роста, первым по настоятельности, важности и времени, будет импульс к более формальному различению действия, деятеля и объекта, следовательно должно будет появиться некое формальное различие, пусть поначалу расплывчатое, между идеей существительного и идеей глагола. Второй импульс, возможно синхронный с первым, будет обращен в сторону структурного разделения – ибо не исключено, что различные корневые формы в рамках одной семьи уже использовались для этой цели – по разным линиям и оттенкам действия, что приведет к образованию в современном языке глагольных времен, залогов, наклонений. Третий импульс приведет к формальному различению по атрибутам, то есть к появлению категорий числа и рода, отношений к действию субъекта и объекта, к появлению падежей и форм единственности, парности, множественности. Развитие особых форм для прилагательного и наречия, по всей видимости, является более поздней – а для второго так, пожалуй, и самой поздней – из операций структурного развития, ибо для древнего склада ума потребность в этом различении была не столь уж острой.