Штабная сука

— Козел… — пробормотал Обдолбыш презрительно и поднялся.

Потом его увели, унесли труп Мерина.

— Молодец, Тыднюк! — сказал мне комбат.

— Чего?

— Молодец, задержал опасного преступника…

Мне захотелось его убить. Но в автомате не было патронов. Я молча развернулся и ушел.

Шума вокруг этого дела было много. Это и понятно: даже в нашем беспредельном корпусе офицеров валят не каждый день. А афганских ветеранов — и того реже. Последнего — джелалабадского героя майора Вишню — уложил месяца два назад один урлобан из 311-го краснопо-гонного полка. Майор в качестве проверяющего из штаба корпуса вместе с начкаром, разводящим и сменой заявился на пост. Часовой по причине страха перед китайскими диверсантами был обкурен драпом до состояния нестояния и потому принял смену за атакующее подразделение противника. Стрелял он метко и кучно — даром, что под драпом: только двое караульных и уцелели.

Ну, да ладно. Не о майоре Вишне речь. Так вот, роту нашу в тот же день сняли с полигона — благо, до конца учений осталось всего два дня — и перебросили бортовыми ЗИЛами в корпус. Спасибо стрелку Обдолбышу — если бы он не увалил Мерина, телипались бы мы через два дня домой тупым пехом. Для повышения, так сказать, боевой и политической подготовки.

По возвращении в городок мы заимели то, слаще чего нету леденца для особотдела, прокуратуры и политзасранцев, — РАССЛЕДОВАНИЕ. Казалось бы, дело сделано, цель поражена, виновный налицо — чего уж тут еще расследовать? Ан нет. Копаются чего-то, вынюхивают, допрашивают. Как будто от этого толк какой будет. Один ведь хрен: чего бы свидетели ни показали, впаяют солдату за убийство офицера на полную катушку. Даже если солдат был отличный, а офицер — мерзавец, горький пьяница и двоечник, даже если солдат спасал свою жизнь, даже если и по Уставу, и по справедливости поступил он совершенно правильно и единственно возможно, все равно его засудят. Даже если каждый из судей будет точно знать, что на месте солдата поступил бы точно так же, все равно тому труба. Потому как не может солдат, который вроде и не человек даже, убить офицера, командира БЕЗНАКАЗАННО. Это ж какой прецедент! Это ж если по справедливости или даже по Уставу, так скольких же офицеров недосчитается корпус уже завтра? А их и так не хватает, в частях хронический недокомплект, да и куда же это годится, если пять лет страна учит офицера, учит, тратит на него деньги и время, а потом его собственный подчиненный хлопнул в три секунды? Это же какой убыток!

Ладно, допустим, офицер действительно был неправ. Тот неправ, этот, пятый, десятый. Значит, где-то обучение, воспитание сбоит. Но ведь кроме как через солдата этого, убийцу, сбои эти нигде пока не вылазят, верно? Так что ж, теперь всю систему менять, чтобы под какого-то солдата вшивого подстроиться, который еще, кроме того, что убогий, голодный, необученный, паршивый какой-то, так еще и преступник, убийца? Так ведь проще его под трибунал по гамбургскому счету, чтобы другом, остальным, неповадно было. Верно? Так что результат такого ЧП всегда понятен заранее. Но ведь особисты с политработниками

— ребята жутко порядочные и, знаете, из тех, что аж полыхают на службе. Синим пламенем, как говорится. Они на шару зарплату получать не могут, не та фактура. Зарплату, ее отрабатывать надо. Вот они и РАССЛЕДУЮТ чего-то.

Причем, знаете, именно ба-альшими такими буквами. Р-А-С-С-Л-Е-Д-У-Ю-Т. Серьезно так. Вдумчиво. Глубокомысленно. Мол, есть ли жизнь на Марсе? И тут уже не в жизни дело. Тем более, в жизни какого-то там паршивого солдатешки. Тут дело в принципе. «Преступник должен сидеть в тюрьме!.. Будет сидеть! Я сказал!..»

Никогда не забуду, как ротные офицеры строили нас по ночам и вели долгие разговоры насчет того, что, мол, кто старое помянет, тому губа, труба, куча неприятностей и, может быть, глаз вон, что мы должны уяснить следующее: ротный Обдолбыша не дрочил, а тот стрелял, находясь в драповом зависе, — и именно так отвечать на расспросы следователей. Придурки. Можно подумать, что базарить с нами на эту тему нельзя было днем! Обязательно ночью, да? Короче говоря, эти ночные построения продолжались до тех пор, пока однажды ночью группа неизвестных не накинула на ВРИО командира роты лейтенанта Майкова одеяло и не отдубасила его так, что бедолага ВРИО еле-еле доплелся потом до санчасти. После этого мы спали по ночам спокойно.

Его зовут лейтенант Иванов, и он — следователь особого отдела. Среднего роста, поджарый, с белобрысым пробором. Безгубый рот, полтора десятка угрей, окопавшихся по самые каски на его лице. Раздражение на шее от бритья. Запах стерильной чистоты. Весь этот лейтенант Иванов мягкий, липкий и негромкий. Такой, знаете, который

— ты еще и оглянуться не успел, а он уже в твоей заднице, и притом без всякого мыла. А глаза добрые такие, ласковые, змеиные, как у Агеева в карауле по гауптвахте. И у нас тут вроде как допрос.

Я еще и войти в кабинет не успел, а од уже засуетился, защебетал:

— Проходите, товарищ солдат, добро пожаловать. Садитесь. Располагайтесь поудобнее. Чувствуйте себя как дома.