Штамп Гименея

– А, вот как, – запнулась я, лихорадочно соображая, что на это ответить и как его получше отбрить. Ничего дельного, как всегда, в голову не пришло. Интересно, что практически все достойные остроумные ответы приходят в мою голову с опозданием, когда поезд давно ушел. Я могла бы ответить, что такие глобальные выводы о жизни можно делать, только прожив ее. Или что такая позиция очень удобна только пока ты молод, а вот посмотрим, что он будет петь, когда перед смертью ему не дадут пресловутый стакан воды. А он ответил бы, что не уверен, что в такой момент ему захочется пить. Но я ничего такого не сказала. Я спросила, как его зовут.

– А что? Разве я своим циничным заявлением не отбил у вас охоту разговаривать со мной? Я думал, что вы мне после такого не подадите руки, – ерничал он.

– Руки я вам и не подам. А поболтать? Отчего же, с удовольствием, – ехидно ответила я. – Наше вам с кисточкой.

– Ну, тогда я Борис. А вы? Или это страшная тайна? Я надеюсь, что мой невинный интерес не будет расценен как внезапно разгоревшаяся искра любви? Я – не ваша судьба? – на всякий случай спросил он. Я рассмеялась.

– Ну у вас и самомнение. Неужели вы допускаете мысль, что я брошусь соблазнять вас после пяти минут болтовни?

– А что? Между прочим, такие случаи уже бывали, – примирительно посмотрел на меня он.

– Да что вы? Ну так, я вам скажу, что к любви я совершенно равнодушна. Хватит. Накушалась. У меня теперь только одна проблема – чем бы заняться. Да так, чтобы за это еще и прилично платили!

– Правда? – взвился от удовольствия Борис. – Надо же. А у нас с вами много общего. Так как же вас зовут?

– Наташа. Так что, вы и правда категорически не верите в любовь? – недоверчиво уточнила я. Все-таки, те мужчины, с которыми мне до этого приходилось общаться, хором кричали, что любовь – самая реальная для них сторона жизни. А тут на тебе. Приятный улыбчивый господин с приятной улыбчивой собачкой – а в любовь не верит.

– А вы? Вы до сих пор верите? – развел руками он. Мы прошли почти весь парк вдоль и поперек. Он пинал ногой пакет из-под молока. Его пушистая собака ластилась и прыгала, приглашая поиграться. Такая прогулка мне нравилась все больше.

– Я теперь ни во что не верю, – гордо ответила я, показав ему, что и в моей жизни были разочарования. Я взрослый, видавший виды член общества, а не какая-нибудь вам безработная маменькина дочка.

– И правильно! – засмеялся он, одобряя мой подход. – Ведь, в конце концов, есть в жизни не только эти трепыхания на тему вечной любви.

– А что еще? – спросила я, подумав, что не против, в принципе, смотреть на жизнь также, как и этот спокойный и не напрягающийся ни над чем товарищ Борис. – Разве не скучно жить, сидя в одиночестве?

– О, я не скучаю. Уверяю вас, Наташа, что насыщенность моей жизни наверняка превысит вашу. Деньги, карьера. Интересное дело. И секс. Вот те киты, на который можно строить стабильное и приятное существование.

– Секс? – поперхнулась я.

– Конечно, – увесисто кивнул он. – В любовь я не верю. А вот в секс даже очень. И вам рекомендую. Чудесная штука, особенно когда на нее не нацепляют ореол судьбы, провидения или там цепей, связывающих навек.

– А как же чувства? Ведь так тоже жутко противно, – возмутилась я, представив конвейер сексуальных утех по принципу «неплохо бы перепихнуться».

– А я не против чувств, – ответил Борис. – Думается мне, что любовь – не единственное, что может испытывать человек. Просто вам, в вашем юном возрасте, кажется, что такие штуки как восторг горнолыжника съезжающего по невероятно живописному склону альпийских гор, не существуют на земле есть только эта пресловутая любовь, что ведет к размножению.

– Но секс – это не горнолыжный курорт. Вы считаете, что им можно заниматься без чувств? Я бы, наверное, не смогла. Это смахивало бы на проституцию, – разглагольствовала я, а у самой уши горели от стыда, что я треплюсь на подобные темы с незнакомцем. Докатилась!

– Я не говорю – без чувств. Я говорю – без цепей вечности и взаимных клятв. Если мне кто-то нравится, а я нравлюсь ей, то что мешает нам на минутку заглянуть друг другу в приватную обыденность? А потом, вдоволь насладившись обществом друг друга, спокойно выйти обратно, не хлопая при этом дверьми и не устраивая безобразных сцен. Разве вам самой не было бы легче жить на свете?

– Даже не знаю, – задумалась я. – Может быть, вы и правы. Просто меня мама учила совершенно другому.

– Ох, Наташа. Мамы всегда и всех учат совершенно другому. Но потом мы выходим в большую жизнь и начинаем сами думать, чему верить, а чему нет.

– Но должно же быть в жизни что-то искреннее, что-то настоящее? – попыталась найти точку опоры я.

– Ну, конечно, – заверил меня он и заодно запулил пакет из-под молока куда-то далеко. Пытался попасть в помойку, но промазал. – Вот мы с вами случайно встретились в парке и не без удовольствия прогуливаемся, рассуждая о жизни. Разве это не настоящее? Не подлинное?

– Это точно, – согласилась я.

– Но это же не повод нам с вами все бросать и сковываться друг с другом на всю жизнь.