Штамп Гименея

– Я же только поступила! – возмутилась я. Но тут вдруг мне позвонил Борис. Который до сих пор думает, что я ищу работу в пресс-службе. Опля, война на пороге, а я не готова. Как нехорошо, ай-яй-яй.

– Ты где шлялась? – начал он сразу с барьера.

– Я? Я на работе! – выстрелила я.

– Где? – подавился чем-то он. И принялся долго и громко откашливаться.

– На работе, – гордо повторила я.

– А почему я тебя не вижу?

– Не знаю, – пожала я плечами, одновременно поправляя декорацию, которая должна была у нас изображать палаты царя. Хилая конструкция. – А почему ты должен меня там видеть?

– Потому что я там нахожусь! – заорал он так, что мне пришлось резко отдернуть от уха трубку.

– А я – нет, – ответила я. – Мне не удалось дойти до этой твоей пресс-службы. Тут у вас историков, особенно хороших, таких, то есть, как я (не могла упустить момент, выпендрилась) ловят еще в коридорах.

– Что за бред? – возмутился он.

– А ты приходи во второе крыло, в четыреста седьмую студию. Сам убедишься, – весело закончила я и поковыляла замазывать краской дыру в палатах царя, которую залепили листиком из тетрадного листа. Охра и краска с позолотой ложились на листик плохо, все норовя его прорвать, тем более что кисточек не нашлось и пришлось красить ватным тампоном. Так что я была очень-очень занята. Через час, когда явился Борис, я уже сбросила эти действительно совершенно не брутальные шпильки, и стояла босиком на парапете стальной конструкции для крепления декораций. Докрашенные ватным тампоном палаты перед самым началом съемок все-таки чуть не грохнулись. Так что пришлось держать палаты вручную. С трудом разобрав, где именно меня искать, Борис обошел картонный кремль и с удивлением осмотрел меня. Его глаза метали громы и молнии, но мне было некогда разбирать, чем я его задела.

– Значит, вот тут ты теперь работаешь? – удивленно смотрел на согнутую в три погибели меня Борис. Я с трудом косила глазом в его сторону и кивала подбородком. Затылок при этом поддерживал купол кремля.

– Посторонним надо удалиться. Сейчас начнутся съемки, – ревниво посмотрела на Бориса Лера. Все-таки до чего негативная девушка. Не даром ей Бог не дал груди.

– Он не посторонний, – отослала ее я. – Как дела?

– Неплохо. И почему ты не дошла до пресс-службы?

– Меня натурально перехватили, – гордо ответила я, но чуть не поскользнулась. Если бы Борис меня не поддержал, я бы точно грохнулась.

– То есть, у тебя все хорошо? – лениво уточнил Борис. Он уже собрался с мыслями и принял свой стандартный облик Рассела Кроу, пресыщенного жизнью и все на свете видавшего и знавшего.

– Давай вместе пообедаем? – пискнула я из-под палат. Уж очень мне не хотелось, чтобы он ушел на такой ноте.

– Я сегодня занят, – буркнул Борис. Раз мне не надо больше помогать, значит, нечего и напрягаться. Вот так он всегда. Я расстроилась, но, как потом выяснилось, сегодня оказалась занята и я. Как, впрочем, и завтра. За неимением времени для поиска нормальных кандидатов в викториновские участники, мне пришлось самой разгадывать собственные дурацкие загадки. Вторым игроком был Ларик, которому стало так интересно посмотреть, а не врет ли его непутевая сестрица в очередной раз, что он оторвал свою хрустальную задницу от дивана и приехал (причем бесплатно) к нам на съемки. Я ожидаемо выиграла, что неудивительно, если учесть, что все вопросы до одного я придумала сама. А Ларик (ха-ха) на вопрос о том, что больше всего оскорбило бояр, ответил, что это – введение в их круг всяких там холопов типа Меньшикова. Все-таки, я куда умнее собственного брата. Как приятно. Как хорошо. И как славно, что небесная канцелярия решила оставить без удовлетворения мои мечты о ничтожном положении и раскаянии Андрея, а постановила выдать мне совершенно на ровном месте дело, которое за пару часов и навовсе пришлось мне по душе.

Глава 7.

О пользе чаепитий

Случалось ли вам чем-то увлечься так, чтобы все остальное в мире вдруг перестало иметь какое-то значение? Мне лично не приходилось, потому что я человек (как уже упоминалось) спокойный и рассудительный. Ни на что, не подумав, не бросаюсь. Правда, иногда случается, что бросаются на меня, как это вышло с Гошкой. Кстати говоря, Гоше всего сорок лет, а то, что он седой и похож на старика-боровика – так это следствие пребывания в темных затхлых студиях, употребления кофе с таких количествах, что становится понятно, откуда у кофейного олигарха Пеле столько денег. И, конечно, отсутствие всякого намека на режим дня и здоровый образ жизни. Даже наоборот. Гоша предпочитал работать в студии по ночам.

– И ты оставайся, – радушно говорил он, видимо, одобрительно отнесся к моей красоте. – Тут только ночью можно работать. Не ходят всякие придурки.

– По-моему, тут все время кто-то ходит, – ответила я, хотя по ночам тоже оставалась. Идея с Петром Первым вполне устроила продюсеров, которые после тестовой демонстрации заглянули в студию, осмотрели меня с ног до головы и задумчиво почесали подбородки. Славик начал суетливо объясняться, почему я и только я подойду для этой работы.