Штирлиц, он же Исаев

Блюхер кладет пистолет в задний карман брюк, надвигает канотье, смотрит на себя в зеркало и отправляется к океану – тут, в Дайрене, до него рукой подать. Он перепрыгивает с валуна на валун, уходя все дальше и дальше – вдоль по пустынному берегу. А за ним – неотрывной тенью два японца в штатском, шпики. Идут, совсем не скрываясь, даже изредка переговариваются друг с другом. Им тяжело идти за Василием Константиновичем, потому что тот в ходьбе быстр. Шпики чуть не бегут за ним, тяжело дышат, потные. А Блюхер идет и посмеивается. Думает: «Это вам, сукины дети, за обед в ресторане! Вы лихо жуете, мы – ходим. А ну – кто кого?!» И Василий Константинович поддает скорости. Один из шпиков, тот, что поменьше ростом, заглядевшись на военного министра, спотыкается, падает и расшибает себе лоб. По щеке течет кровь. Второй шпик на ходу вытирает кровь своему спутнику, но понимает, что дело плохо. Либо надо останавливаться, чтобы по-настоящему помочь товарищу, либо одному бежать следом за русским министром.

– Эй, господина! – кричит он, задыхаясь. – Подожди!

Блюхер идет, будто этот крик к нему не относится. Вокруг валуны, низкие, словно расчесанные огромным гребнем, корейские сосны, и больше ничего. Только океан глухо стонет и грохочет.

– Э, хоросая господина! – снова в отчаянии кричат шпики в спину Василию Константиновичу.

Блюхер останавливается. Смотрит на своих сопровождающих. Они бредут к нему – жалкие, перемазанные кровью, взмокшие.

– Вы кто? – спрашивает Блюхер.

– Васа охрана.

– Шпионы, что ль?

– Сипионы, сипионы, – радостно соглашается тот, что разбил себе лоб. – Немнозко сипиона, немнозко охрана. Твоя ходи, моя топ-топ, за тобой ходи, но твоя быстро ходи, как животное.

– Сейчас пойдем дальсе, – говорит второй шпик, – только остановим кровь.

– До кости разбил? – спрашивает Блюхер.

– Немнозко до кости.

– Иди сюда.

Шпик подходит к Блюхеру, и Василий Константинович начинает осматривать рану.

– Ну-ка, – говорит он второму, – вот мой платок, сбегайте и намочите его водой.

Шпик убегает вниз, к океану.

– Садись, – говорит Блюхер.

– В васем присутствии нельзя.

– Пиджачок сними – мокрый.

Шпик снимает пиджак, под мышками у него – на кожаных ремешках – два кольта.

– Хорошие кольты, – говорит Василий Константинович.

– Немнозечко тязеловаты.

– Покажите-ка…

– А вы меня не застрелите?

– У меня свой есть, чтоб застрелить.

– У вас маленький браунинг, им не застрелить.

– А вы откуда знаете, что у меня браунинг?

– Так мы зе сипионы. Когда из отеля вы выходили, я к вам призался рукой, около портье, помните?

– Нет.

– Вот и хоросо. А я на осцупь все пистолеты знаю. У вас браунинг, английской фирмы.

– Молодец! – искренне восхищается Блюхер.

Польщенный шпик достает из-под мышки кольт и протягивает Василию Константиновичу.

– Вот, – говорит он. – Мозно посмотреть.

Блюхер навскидку целится из пистолета. Высоко над ним, распластав крылья, летит ястреб. Блюхер берет его на мушку. Гремит выстрел. Ястреб, сломав крылья, стремительно падает на камни.

– Господина, вы великий стрелок, – говорит шпик, – только где я теперь достану денег, чтобы купить патрон?

– Сколько он стоит?

– Недорого, но все-таки. Мы, сипионы, бедные люди.

Блюхер достает десятидолларовую бумажку и протягивает ее шпику.

– Господин такой седрый, мы не будем вам месать и станем говорить, что вы осень-осень хоросий министр.

Второй шпик приносит намоченный платок. Блюхер промывает ранку и предлагает:

– Ну что, обратно пойдем?

– А вам хосется есе походить по берегу.

– Хочется.

– Если бы вы позволили нам идти босиком, – просит шпик, – то мы бы не месали вам звуком своих шагов сзади и вам бы казалось, что нас нет.

– Если не оглядываться?

– Мозно и оглядываться. Мы будем лозиться, когда вы оглянетесь.

– Разувайтесь, – соглашается Блюхер, – я тоже босиком пойду.

Идет министр босиком, подвернув брюки, песню поет, руками в такт размахивает, а ветер с океана свистит – свежий, великолепный ветер, навстречу ему идти всей грудью – нет большей радости.

ЗАЛ «ЯМАТО-ОТЕЛЯ». УТРО

– Следовательно, – заканчивает Петров, – мы вновь выдвигаем только одно требование: незамедлительная эвакуация японских оккупационных войск из Приморья. Это справедливое требование, и мы уверены в том, что оно будет удовлетворено.

Глава японской делегации, протирая очки, говорит:

– Перед тем как мы выдвинем наши окончательные требования, нам бы хотелось урегулировать вопрос о японских солдатах, жертвах последних лет, похороненных на территории Дальнего Востока. Нам кажется, что следовало бы найти удобную для вас форму не только решить вопрос о материальных компенсациях, но и о моральных. В данном случае мы имеем в виду официальное соболезнование – словом, частности мы готовы обсудить вместе с вами, если вы согласитесь, а вы не можете не согласиться с нашим изначальным предложением, потому что оно законно и отвечает всем нормам человеческой морали.

Блюхер сжимает кулаки и начинает вертеть головой – первый признак гнева.