Штирлиц, он же Исаев

– Человек, от которого зависит дело, требует камни. Там тоже поумнели: золото килограммы весит, а камни невесомы и безобъемны. И потом Газарян прикрывает нас. Если начнется скандал, вряд ли это будет нам на руку.

– Кто прижал Газаряна?

– Отец Белова. Старик из торговцев, его реквизнули. Ему терять нечего. А мальчишка снабжал Газаряна золотом в пребольших количествах. Ну, папаша и поставил условие: жизнь сына – или донос в милицию. Поэтому Газарян и суетится.

– Слушайте, – задумчиво предложил Пожамчи, – если так, то на кой ляд нам с вами играть роль добрых меценатов? Баш на баш: пусть волочет нам золото, а мы ему выдадим бриллиантовых сколков – розочек… Что они понимают: настоящий бриллиант или розочка? Им важно числом поболе…

– Резонно. Я вас сведу с Газаряном.

– Зачем? Тут надо соблюдать дистанцию. Скажите, что, мол, жадюга Пожамчи требует золота. Валите на меня, все равно ему Пожамчи не укусить – зубы коротки…

– Говорят: руки коротки, – поправил его Шелехес. – Какое золото у него просить? В чем удобнее?

– Просите в хороших габаритах: кольца, монеты, портсигары…

Они говорили сейчас осторожно, прислушиваясь друг к другу. Основания для этого были достаточные: Пожамчи вызывали в Наркомвнешторг и фотографировали для иностранного паспорта. Более того, ему было сказано, чтобы он в ближайшее время был готов к выезду за границу. «За неделю перед поездкой познакомим с теми товарищами, которые будут вас сопровождать, а пока составьте реестр драгоценностей, которые, по вашему мнению, можно будет легко реализовать на международном рынке», – сказали ему.

В свою очередь Шелехес, поняв, что провал Белова – первая ласточка в цепи возможных провалов, только что передал Козловской, которая жила в Кремле, маленький сверточек.

– Здесь, – сказал ей Шелехес, готовясь вскрыть пакет, – сувенир для кузена: две деревянные матрешки «а-ля Хохлома». Кузен присылает питание, а мне ответить нечем… Вот, извольте взглянуть, товарищ Козловская…

Женщина остановила его:

– Яков Савельевич, будет вам, я ведь не таможенник, а ваш товарищ по службе. Адрес написали?

– А вот здесь, в конверте, письмецо и телефон. Ваша сестра позвонит Огюсту, восемьдесят четыре двадцать три…

В деревянных куклах были выдолблены пустоты, и Шелехес спрятал туда двадцать бриллиантов, самых редких, общей стоимостью на два миллиона золотых рублей.

Дальнейший план Шелехеса разнился от того, что задумал Пожамчи. Яков Савельевич рассчитывал получить разрешение на отдых в одном из прибалтийских государств. Для этого он уже несколько раз обращался в больницы с жалобами на боли в сердце. Он справедливо полагал, что память о его погибшем брате, секретаре Курского губкома, положение двух других его братьев позволит ему получить разрешение на выезд. Жену свою Пожамчи терпеть не мог, и поэтому для него не стоял вопрос, как быть с семьей. А для Якова Савельевича главным было, как вывезти с собой семью. Для этого он рассчитывал в Ревеле, куда отправится один, заполучить верного врача и послать телеграмму в Москву с требованием немедленного выезда родственников из-за опасного состояния больного. Более того, он рассчитывал получить справку о смерти, а затем попросту исчезнуть. Был Яков Шелехес – умер Яков Шелехес. А уж если его жена и дочь решили остаться в Ревеле охранять могилку, то это никак не может бросить тень на братьев, служащих диктатуре пролетариата. Он додумал и самые, казалось бы, мелочи. Он решил найти в Ревеле человека, который бы вступил в фиктивный брак с его дочерью, это бы также явилось весомым оправданием для братьев, в том, конечно, случае, если бы кто заинтересовался судьбой семьи их «покойного» брата.

Шелехес, кончив помешивать ложечкой сахар в стакане, глянул на Пожамчи, и они вдруг рассмеялись – одновременно, как сговорились, словно прочитав тайные мысли друг друга.

– Когда надо начинать опасаться? – спросил Пожамчи. – Предупредите заранее?

– Я убежден, что вы меня упредите недельки за три…

Пожамчи брал фору: если его отъезд состоится через две недели, он предупредит об этом Шелехеса дня за три-четыре. Шелехес рассчитывал в свою очередь предупредить Пожамчи о своем отъезде за неделю.

– А что нам делать с газаряновским золотом? – допив чай, спросил Шелехес. – Мне золото держать не с руки.

– Мне тоже. Можно реализовать через старика Кропотова.

– Он предложит марки или франки. И то и другое шатается.

– Попросим доллары.

– Кропотов не дурак, – вздохнул Шелехес.

– У него сейчас мало работы, согласится. Обманет, правда, тысчонок на двадцать…

– Переживем, Николай Макарович… Ну, кланяюсь вам…

– Кланяюсь, Яков Савельевич… Поклон супруге и дочери.