Шторм Z. У вас нет других нас

И нет, это не был хорошо поставленный удар морского пехотинца.

Это был конкретный омоновский приёмчик.

Я оценил.

Началась разминка.

В качестве разминки он выбрал «Джамп».

«Джамп» в броне, каске и с автоматом за спиной — это тяжеловато. Думаю, вряд ли кто-то скажет, что это плёвое дело.

Я помню только, мистер Басмач в учебке говорил, что для него это «как разминка на утреннике в детском саду».

Ну и никогда поэтому не делал это упражнение.

Это упал, отжался, встал, подпрыгнул, хлопнул руками над головой, снова упал и так далее…

Разминались мы недолго.

Он скомандовал отбой и прошёлся вдоль строя.

— Ого, — одобрительно сказал нам с Сашей, — даже одышки нету…

Сейчас я бы сдох, наверное, от этого комплекса упражнений, а тогда, после нон-стопа: учебка, группа эвакуации, беготня с Инной Вальтер, я был во вполне приличной форме.

А вот дедушка еле стоял на ногах.

С ходу он ударил его ногой в живот (через бронежилет, естественно), и дедушка, издав стон, повалился навзничь.

— Тебе сколько лет, боец? — склонился он над ним.

— Шестьдесят пять… — просипел дедушка.

— Шестьдесят пять… А какого хуя ты сюда пришёл? Какого хуя ты попёрся на войну, старое ты говно?

Он зарядил ему пинка.

Бил так, чтобы не оставлять следов. Знал, как и куда.

Ехидно напомнил об этом:

— В Росгвардии учат.

— Ну так зачем ты здесь, старый хуй? Зачем ты пришел занять место бойца, который может выполнять боевые задачи? Ну, чтоб ему было хотя бы лет 45. Ну?

— За деньги….

— За деньги… Так. А зачем тебе, пидор старый, деньги, скажи мне?

— Для внучки. — Дедушка корячился на земле, пытаясь привстать, но он не давал ему это делать, лёгким движением ноги валя его снова навзничь.

— Так, то есть ты, старый пидор, потащился на войну за 195 тысяч рублей для своей внучки, и тебе похуй, что ты, ебаный маразматик, из которого говно сыпется, занимаешь чьё-то место… Что ты не можешь выполнять задачи, что тебя жалеют, прячут, не пускают на выходы, а у нас при этом нет людей… Тебе похуй на это, да?

— Я… Я готов выполнять… Я готов в Работино.

— Куда? Да ты ходить не можешь, какое Работино? Сука!

Он бросил его и занялся пятисотым:

— Ты что?

— Я же сказал, я готов служить…

— В Работино пойдёшь завтра со мной, группу выводить? Там группа пропала (он назвал позывные, мы все знали, о ком речь), её надо найти и вывести.

— Я… Я же сказал… Я готов… Я даже в обороне могу. Но у меня панические атаки.

Он не дал ему договорить, сбил с ног, долго, но аккуратно работал по нему ногами.

— Пидарас…

Настал черед главного обидчика мистера Грозного.

Тот уже понял, что влип в дерьмо, стоял, напряжённый, в волнении, но виду старался не подавать.

Все звали этого бойца Макс.

Макс был из Татарстана, было ему лет пятьдесят.

Маленький живчик, лёгкий, подвижный.

Можно было бы сказать, что это был типаж Казани.

Но у Казани была мудрость индейца чероки, взвешенность в словах и поступках, Макс же был горяч, как мальчишка, постоянно наживал себе проблемы языком и был совершенно неумным дядькой.

Много раз Макс пытался завязать со мной контакт, подружиться, но мне он не нравился, и я всячески пресекал наше общение, односложно отвечая ему на татарском.

Демонстративно избирая в общении с ним язык, не дающий мне возможности вести долгие и пространные, порожняковые, как говорят в тюрьме, разговоры, я пытался послать ему сигнал невостребованности наших коммуникаций. Это он считывал, и его маленькие глазки загорались злобой.

Казань не был злобным. Он был колюч, суров и в силу своего тюремного бэкграунда отнюдь не плюшевым.

Но он любил людей.

Макс был злой. Это был типичный образчик злобного, вредного татарина, гротескный до уровня памфлетов и фельетонов.

При всём том он был отважен, он сам вызывался на задания, был в лютых передрягах.

Окружённый с двумя товарищами в развалинах дома в Работине, он в ответ на крики хохлов: «Хлопчики, сдавайтесь, больше нет вариантов» — разразился потоком отборнейших татарских ругательств, из которых упоминание мамкиных половых органов было самым мягким и культурным, и повёл свою тройку на прорыв, потерял одного, был легко ранен сам, но они выскочили из совершенно жуткого замеса, там, где поднимали руки и сдавались другие.

Там, где сдавались люди, о которых бы я никогда не подумал, что они когда-то сдадутся.

В довершение описания образа Макса я скажу, что он всегда и везде ходил в тельняшке и в какой-то чудовищной бандане. У него была рыжая борода, и если бы не морская пехота Черноморского флота, то этому человеку нужно было сделать что-то немыслимое, невозможное, но переместиться на Тортугу XVII века.

Больше для него всё равно других мест на этой планете не было.

И вот теперь он, насупленный и набыченный, стоял перед мистером Грозным.

— Так, значит, я тебе, говоришь, не командир?

— Нет.

— А кто тебе командир?

Он ответил.

— А я тогда кто? Хуй с бугра?

— Ты командир первого отделения. А я из второго.

— Так… А приказы мои будешь выполнять? Вот прямо сейчас?

— Буду.

Так Макс попал в переплёт окончательно.