Штрафбат Павла Первого: Штрафбат Его Императорского Величества. Спецназ Его Величества. Диверсанты Его Величества. Заградотряд Его Величества

Желтые ракеты, обозначающие команду приготовиться к прыжку, ушли в разные стороны, а через минуту – еще четыре. Мишка достал из-за борта жестяной короб с парашютом:

– Федорыч, подсоби.

Сержант помог застегнуть ремни и довольно усмехнулся:

– По полтине заработаем!

– В боевом рейде по два пятьдесят полагается. – Нечихаев тоже умел считать деньги и причитающееся за прыжки вознаграждение откладывал на подарок младшей сестре. – Все готовы? Цепляй вытяжные фалы! И красные ракеты давай!

Некоторое время спустя. Деревня Кошелкино

– А я говорю, что Господь явил чудо! – Отец Сергий внушительно указал пальцем в небо. – Не может человек своей волей по воздуху ходить, аки по земле, и если сие случилось, то никак не без помощи небес. Ангелы по доброте своей дали крылья православному воинству, дабы те успели прийти на помощь погубляемым безвинно душам.

Аполлон Фридрихович с батюшкой не спорил, не до того ему было. Пока кто-то из добровольных сестер милосердия перевязывал пробитое плечо и посеченную осколками ядра ногу, отставной поручик с тревогой прислушивался к частой стрельбе армейских винтовок и редкому бумканью ружья на колокольне. Манефа Полуэктовна оказалась настолько везучей, что не получила ни единой царапины и продолжала палить по позабывшим про осаду французам.

– Самое бы время вылазку сделать, – предложил Клюгенау.

– Без вас там обойдутся! – Священник отвлекся от проповеди и подмигнул служке: – Лекарство принеси! И закусить чего-нибудь сообрази!

Тот довольно улыбнулся, предвкушая малую толику целебного снадобья и на свою долю, но уйти никуда не успел. В дверь забарабанили прикладами, и громкий голос спросил на чистом русском языке:

– Есть кто живой?

– Откройте, отец Сергий. – Аполлон Фридрихович сделал слабую попытку подняться. – Это свои.

– Нужно еще разобраться, что там за свои.

– А кто недавно говорил об ангелах небесных, давших крылья?

– Аз есмь человек и могу ошибаться.

Стук в дверь прекратился, и Клюгенау забеспокоился. А ну как пришедшие на подмогу гусары (а кому еще взбредет в голову прыгать из поднебесья?) обидятся? А тут раненые… За себя Аполлон Фридрихович не переживал – это не первые дыры в шкуре старого солдата, и если не случится горячки или антонова огня, то можно посчитать их пустяковыми царапинами.

– Открывайте, отче!

На разбор завалов ушло не менее получаса. И откуда в бедной деревенской церкви столько всего? Два сундука, резной комод, куча березовых дров, старинный клавесин, портрет Петра Великого в бронзовой раме, мешки с зерном и картошкой… Особенно удивительно последнее. Господин главный губернский агроном неоднократно рекомендовал сей продукт, уверяя, что именно картофель выручит в трудную минуту. Неужели он подразумевал войну?

– Господин старший лейтенант! – отец Сергий перехватил Нечихаева около французских пушек, где тот руководил приведением их в полную негодность.

– Слушаю вас! – Не слишком верующий Мишка тем не менее с искреннем уважением относился к священникам, и некоторое вольнодумство тому не мешало. – Требуется наша помощь?

– Да. Я хотел бы осмотреть пленных и при необходимости… Ну вы понимаете? Из человеколюбия…

– Пленных? Увы, пленных у нас нет.

– Как это?

– А вот так.

– Расстреляли или повесили? Это не по-божески!

– Какое повешение, Господь с вами! Государственных преступников ждет суд и каторга, чай, в России живем, а не в захолустье европейском. Поэтому не беспокойтесь, оба француза живы и здоровы.

– Оба?

– Ну да, двое их. Или вы отказываете нам в умении метко стрелять?

– Но я думал…

– Зря.

– Что «зря»?

– Для думанья у нас есть государь император, а прочим же полагается проявлять разумную инициативу, своевременную смекалку и прочие способствующие укреплению государства материи. У нас в армии исключительно так!

По серьезной физиономии Нечихаева никак не определить, шутит он или нет, и лишь вид веселящихся гусар навел отца Сергия на правильный ответ:

– Ржете все, а люди, может быть, страдают.

– Люди? – усмехнулся Мишка. – Знаете, меня всегда удивляла привычка некоторых, скажем так, человеческих особей творить добро. Нет, поймите, я не против добра как такового, но против его применения к чужим за счет своих.

– Поясните свою мысль, господин старший лейтенант.

– Пояснить? Охотно. Причем на вашем же примере. Но сперва ответьте на вопрос: среди крестьян раненые есть?

– Есть.

– А среди моих гусар?

– Не знаю.

– Вот вы и пояснили… мне, во всяком случае. А себе?

– Не понимаю?

– А что тут сложного в понимании? Вам перед иностранцами стало стыдно, так?

– Но при чем здесь это?

Мишка зло прищурился:

– А при всем! Прав был государь Павел Петрович: нужно выдавливать из себя раба. Какая, к черту, забота о ближнем?..