Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта

Русские продолжали атаковать всю ночь и все утро. Но их нынешняя позиция была много лучше вчерашней, на ней они могли держаться бесконечно, поливая русских огнем сверху. Самое главное, что крутой склон холма был недоступен для русских танков. Первый удалец, попытавшийся с ходу взлететь на вершину, опрокинулся на башню и кубарем покатился вниз. Это было восхитительное зрелище. За ним последовали другие, они упорно ползли вверх, выписывая на склоне сложные зигзаги. Эти танки не представляли для них большой опасности, на склоне их пушки задирались высоко вверх и могли стрелять только в небеса. И рано или поздно они подставляли бок для выстрела пушки или зенитки. Снаряды легко пробивали нетолстую броню.

Но были и другие танки. Они прорвались по полотну железной дороги, на их пути не было крутых склонов или хотя бы железобетонного 570–го ударно–испытательного батальона. С севера до Юргена с товарищами доносились звуки жаркого боя, которые иногда заглушали даже стрельбу на их собственной позиции. Этот бой не приближался к ним, но и не удалялся, он двигался по окружности, постепенно охватывая их с запада, отрезая дорогу на Берлин. А они уже понимали, что Берлин будет их следующей и последней позицией.

Вместо обеда им зачитали приказ подполковника Фрике об «отходе для предотвращения охвата и окружения» и налили по кружке шнапса. Шнапс лишь немного примирил их с потерей такой прекрасной позиции, оборона которой выглядела безопасным делом по сравнению с предстоящим маршем.

Прикрывать отход подполковник Фрике приказал первому взводу первой роты как самому боеспособному подразделению, понесшему к тому же наименьшие потери. Юрген тепло попрощался с Фрике, поблагодарив за все, что тот для него сделал, после чего изобразил с товарищами бешеную активность. Русские не сильно наседали. Они, наверно, поняли, что происходит наверху, и дали им возможность беспрепятственно уйти в назначенный срок, после чего спокойно заняли высоту.

Они почти догнали колонну батальона, когда из лесочка справа по курсу выскочила тонкая фигурка и призывно замахала им руками.

— Да это же малыш Дитер! — воскликнул Красавчик.

Брейтгаупт молча свернул с дороги и зашагал прямо через поле навстречу своему юному товарищу. Юргену не оставалось ничего другого, кроме как поддержать этот порыв и повернуть следом. Потом и Ферстер громко скомандовал: «Взвод! Направо!» В подобных ситуациях для создания видимости дисциплины командирам приходилось делать вид, что все делается по их приказам или хотя бы с их ведома.

Лес, приодевшийся свежими листочками, казался веселым и мирным. Но таким он казался только им, вышедшим из боя солдатам, и издалека. Лес был сильно прорежен огнем русской артиллерии, а царившая в нем неестественная тишина навевала мысли о кладбище. Таковым он и был.

Кляйнбауэр рассказал им, что русский удар оказался для них совершенной неожиданностью. Они полагали, что находятся в глубоком тылу, и в ожидании приказа о контрнаступлении даже установили палатки, чтобы спать на свежем воздухе, а не в душном блиндаже. Кляйнбауэр досыта надышался этим свежим воздухом в Восточной Пруссии, особенно в порту Кёнигсберга, он предпочитал иметь над головой трехметровый накат и плевать ему было на то, что товарищи звали его трусом.

Один из первых русских снарядов угодил в палатку, где спали парни из его отделения, они не успели даже выбежать наружу. «Они все были из одного класса», — повторял Кляйнбауэр. В его устах это звучало так, что все они были из одной деревни. Школьный класс, деревня — это было одинаково ужасно, один выстрел в одночасье выкосил всех одногодков, оставив десять безутешных матерей. Юрген представил себе это, и даже его душа, порядком зачерствевшая на войне, содрогнулась. Что уж говорить о малыше Кляйнбауэре.

В довершение артиллерийского обстрела их накрыл залп «сталинских органов». Судя по такому повышенному вниманию, русская разведка донесла, что в этом квадрате размещается свежий полк Вермахта из резервов Верховного командования. Так оно, в сущности, и было — из последних резервов. До полудня они приходили в себя, перевязывали раны, командиры формировали новые отделения, взводы, роты. Получившийся батальон отправился в сторону передовой. Что с ним стало, Кляйнбауэр не знал.

Его вместе с десятком молодых солдат под командой фельдфебеля оставили охранять разбомбленный лагерь и остатки полкового имущества. Следующие сутки они занимались тем, что собирали тела погибших товарищей и сносили их к наиболее глубоким воронкам, приспособленным под братские могилы. Потом они услышали, как в их тылу, в расположении «малышни» из юнгфолка, раздались хлопки фаустпатронов, возмущенно заревели двигатели танков, донеслись крики на неизвестном языке. Это была прорвавшаяся русская часть.