Штрафбат везде штрафбат Вся трилогия о русском штрафнике Вермахта

Фельдфебель побежал первым, за ним задали стрекача остальные солдаты. Обезумев от страха, они убегали от русских, не понимая, что несутся в сторону передовой. Впрочем, Кляйнбауэр тоже не понимал этого, он хотел сражаться, поэтому побежал на позиции фольксштурма. Юрген с изумлением слушал его, он не подозревал, что русские были так близко в их тылу.

Деды не посрамили чести немецкого оружия, они вообще держались молодцами. Тридцать лет назад они уже переживали сильнейшие артобстрелы, пережили и сейчас, спокойно и без суеты отсидевшись в блиндажах. Когда накатили русские, они заняли круговую оборону и огнем своих винтовок сдерживали их до подхода норвежцев. Те походя смяли русских. Фольксштурм снялся с позиций и двинулся вслед за норвежцами.

«Мы уходим последними», — подумал Юрген.

— Тут несколько дедов осталось, — сказал Кляйнбауэр, — они не хотят уходить.

Выяснилось, что ради этого он и махал им призывно рукой. Командир батальона фольксштурмовцев оставил отделение прикрывать отход, но по старческой забывчивости забыл указать время, когда им надлежало начать собственное движение. Деды, воспитанные в строгой дисциплине, сидели сиднем на позициях.

— Они намереваются сражаться до последнего патрона, — сказал Кляйнбауэр. Даже ему это представлялось полнейшей глупостью.

Они подошли к окопам фольксштурма.

— Вы отличные вояки, — сказал с уважением Юрген, пожимая руку Штульдрееру.

— Мастерство не пропьешь, — ответил тот, обдав Юргена облаком неперегоревшего шнапса. Им они подогревали свою холодную старческую кровь.

— Отделение! Внимание! В колонну по двое — становись! Шагом марш! — разносился голос Ферстера. Он так вошел во вкус приказов, что ему уже недоставало своих солдат, он рвался командовать и чужими.

Фольксштурмовцы с готовностью подчинились. Они любили четкие приказы. И они были рады присоединиться к славному 570–му ударно–испытательному батальону.

Через километр они прошли мимо лагеря юнгфолька. Перед излишне глубокими траншеями стояло два сгоревших русских танка. Третий стоял чуть поодаль, метрах в семидесяти. Перед гибелью он успел проутюжить траншею. Из–под земли торчала маленькая рука, навечно вцепившаяся в трубу фаустпатрона. Возможно, это была рука Артура Вайзера, специалиста по тоннелям. Думать об этом не хотелось. Юрген поспешил отвести взгляд в сторону.

Батальон они нагнали на окраине Зеелова. На улицах не было никого, ни молодых женщин в нарядных платьях, ни озабоченных домохозяек с хозяйственными сумками в руках, ни бравых мужчин в военной форме. Улицы без людей казались незнакомыми, Юрген не узнавал их. Не было раньше и баррикад, наспех сложенных и перегораживавших улицы. Защитников на баррикадах тоже не было. Узнавание пришло только на привокзальной площади. Вот в этом кафе с выбитыми стеклами они сидели с Эльзой, на этом месте был зал ожидания, где они с Эльзой напряженно вглядывались в табло. С Эльзой… Юрген попытался переключить мысли на что–нибудь не столь тревожащее. Хотя бы на урчание приближающихся русских танков.

Вдруг по пустынным улицам разнесся громкий голос:

— Продержаться еще двадцать четыре часа, и в войне настанут большие перемены! Подкрепление готово. Скоро прибудет чудо–оружие. Пушки и танки разгружаются тысячами. Товарищи, продержитесь еще двадцать четыре часа! Мир с британцами. Мир с американцами. На Западном фронте пушки молчат. Армия Запада идет вам на помощь. Она поддержит вас, героев, мужественно сражающихся на Восточном фронте. Тысячи британцев и американцев предлагают присоединяться к нам, чтобы уничтожить большевиков. Сотни британских и американских самолетов готовы принять участие в сражении за Европу. Товарищи, продержитесь еще двадцать четыре часа! Черчилль уже в Берлине, он ведет со мной переговоры.

Было непонятно, кому принадлежит этот голос: фюреру, диктору радио, подделывающемуся под интонации фюрера, или городскому сумасшедшему. Сути сказанного это не меняло.

Das war der Flughafen

Это был аэропорт. Их поставили на ключевой участок, иначе и быть не могло. Главный столичный аэропорт Темпельхоф — от него до рейхсканцелярии было по прямой не больше четырех километров. Последнее имело особое значение, ведь, по слухам, именно отсюда фюрер мог покинуть Берлин, если бы ситуация стала критической.