– Так ты не слышал? – удивился Мешок. – Это уже пятая партия за месяц! Для кого они это все сливают? Кто может потребить столько? Никому ж неинтересно просто цену сбивать! Значит, кто-то все это высосет!
– Так-так-так… – проговорил Хиляк, и глаза его знакомо сверкнули. – Это точно? Когда сделка? Где?
– Сегодня вечером, – сказал Мешок, наполняя второй стакан. Не похоже, чтобы алкоголь на него сильно действовал. – Стрелку забили, вроде бы, на площади трех вокзалов…
– Вообще обнаглели, – покачал головой Хиляк. – Там же милиции, как собак нерезаных.
– А что им с того? С жижей кого возьмут? И что? – хохотнул Мешок. – Сами же и обольются горючими слезами….
– М-да… – задумчиво произнес Хиляк. – Сколько лет уже в Клане, а никак не привыкну… Ладно, Мешок, спасибо, свободен.
Хиляк положил на стол несколько мятых купюр.
– Премного благодарен! – оскалился Мешок и ловко влил в себя остатки вина – прямо из горлышка. Сунул в карман мокрый стакан, соскреб деньги корявыми пальцами. После чего встал и пошел – дико шатаясь, путаясь в собственных ногах, норовя упасть на встречные столики. В конце-концов, он все-таки шумно грохнулся за угол каменной кладки. Раздались несвязные пьяные ругательства, возмущенный женский крик.
Некоторые люди здорово умеют производить впечатление.
Когда мы выходили из кафе, какой-то мальчишка, проносясь мимо на роликовой доске, как бы невзначай, хлопнул Хиляка по руке. Уже в автобусе Хиляк разжал ладонь: конечно же, там был микросвиток. Развернул, пробежал взглядом. Сообщил мрачно:
– Чужак еще одного нашего достал. Мертвяк.
– За что?! – охнул я.
– Да все за то же. Знал слишком много и делиться не хотел, – сказал Хиляк, засовывая в рот сигарету. – Чего ты так на меня смотришь? Больше знаешь – меньше живешь. Не думаю, что его убить хотели. Умер от страха, как тот…
Я помнил. И подозревал, что мне рассказывают далеко не всю правду. Возможно, чтобы меня самого не напугать до смерти. Небось, боятся, что я сбегу. И, честно говоря, не напрасно боятся…
– Хватит глазами хлопать! – сказал Хиляк. – У нас дел по горло. Значит, разъясняю ситуацию…
Я все больше убеждался, что Клан – вовсе не рай для слабаков. А для некоторых он превращается в сущий кошмар.
Дело в той крови, что течет по жилам Клана – в жалости. Его оружие, при умелом применении воздействующее на лучшие человеческие чувства, спасающее слабых от тотального уничтожения и облагораживающее сильных, по своей природе является самым настоящим наркотиком.
В этом я уже убедился там, в Доме ребенка, неосторожно сунувшись в Накопитель и получив дозу, чуть не убившую меня наповал.
Я не специалист, но дело выглядит примерно так.
Накопители собирают неочищенную, сырую жалость, которую после отправляют в Обогатитель. Там ее делят на фракции. Вообще-то я до сих пор так и не понял, что она из себя представляет – вещество или какое-то излучение. В этой алхимии сам черт ногу сломит. Но суть от того не меняется.
Собственно, самой ценной и редкой фракцией является Жалость-к-Ближнему, или «тип А», как ее называют. Основную же массу составляет Жалость-к-Себе, или «тип Б». Это неудивительно: себя, любимых, мы жалеем гораздо чаще, чем всех остальных. Собственного говоря, многие вообще не испытывают жалости «типа А». Кроме жалости «типа А и Б» есть еще множество сорных примесей совершенно разных, отдельных типов жалости: от жалости к бездомным животным до жалости к пропавшим от инфляции накоплениям. Все сорные виды представляют интерес, разве что для исследователей. Клану нет до них дела.
Но вот жалость «типа Б» в повышенной концентрации вызывает стойкую зависимость и может низвести человека до самого скотского состояния. Собственно, как и любой наркотик.
Это и есть «жижа». Формально считается, что ее уничтожают в процессе производства. Возможно, в нашей ветви Клана так и делается. Но из-за границы, смеясь над незадачливыми таможенниками и спецслужбами, жижа течет рекой.
Она дает последнюю радость самым сломленным, отчаявшимся, конченным слабакам. И они забываются, тонут в бесконечных, сладостных потоках жалости-к-самим-себе, «самым обездоленным и несчастным людям на земле». Сильные не поймут этой мазохистской радости – искупаться в собственном унижении. Все слабаки проходят через унижение, но, говорят, жижа делает с человеком просто невообразимые вещи…
Клан даже не пытается бороться с распространением жижи. Вся эта возня не для слабаков. Попавших в зависимость «подсевших» или «торчков» просто сбрасывают, как змея свою кожу – все по тому же «правилу ящерицы». И Крысы прекрасно зарабатывают на несчастных, не боясь преследования со стороны властей.
Ну, скажите, кто может помешать кому-то кого-то жалеть? Зачем это нужно? «Бред сумасшедшего», сказали бы сильные.
Даже если бы знали правду…
– Смотри, Близнец, – сказал Хиляк. – Это твое оружие. Вообще-то на него нужен специальный ордер. Но у нас с тобой вроде как чрезвычайные полномочия…